Хроника парохода «Гюго»

— Почему — несбывшимся? Сбывшимся. Мне семь лет еле-еле исполнилось, когда из дома смылся. В моряки. Через час на вокзале поймали. Валенки у меня с собой были и пугач — на металлолом выменял. Дед у нас по дворам ходил, за бутылку петушка сладкого давал на палочке, а за три крана медных, водопроводных — пугач. У нас в доме ни одного крана не осталось, все к черту посворачивали, деду этому. Зато бахали — пугачи-то. Ого-го!

— То-то тебя к пушке определили, пугач. Вон по какой линии мечты, оказывается, сбывшиеся.

— Нет уж, дудки, моряк я, а не артиллерист. Настрелялся за кругосветку. На штурмана буду учиться.

— Давай, давай, пойду к тебе под начало, когда старпомом станешь. Ты меня по блату от вахт ночных освободишь. Спа-а-ать буду, как люди нормальные на бережку, по пятьсот минут без перерыва!

— А слышали, братцы, капитана-то нашего к ордену представили. Что довел «Турушку» до родного и близкого Дальнего Востока. Ой, что-то нравится мне здесь! Страсть. Боюсь, на всю жизнь останусь. Прощай, Пенза, родная, где меня на вокзале из бегов перехватили да не удержали. Рыбу подамся на Камчатку ловить.

— Крабов, крабов давай. Экспортный продукт.

— Можно и крабов... А гитарку, гитарку-то зачем уносите? Эй, слышь-ка, не надо! Споем сейчас, душу повеселим. Помнишь Алексея? Знатный машинист был.

Спит деревушка... где-то старушка
Ждет не дождется сынка-а...
Сердцу не спится, старые спицы
Тихо дрожат в руках.

— Э-эх! Кому что.

— А сводку знаете? Тяжелые бои в Сталинграде. Надо же, до самой Волги доперли.

— Обломится! Дай-ка я прикурю... Вспомни, как пластырь в Баренцевом море заводили. Дырища в борту какая! А ничего, живем...

— Вот именно. Ты слушай да дело свое молчком твори, Магеллан. Памятник несбывшимся надеждам.

Ветер уныло гудит в трубе,
Тихо мурлычет кот в избе.
Спи, успокойся, шалью накройся,
Сын твой вернется к тебе...

— Наверное, в полярку пойдем, а, братцы? Северным путем? Тут, в порту, сказывали, в полярку пароходы уходят, в Архангельск.

— Видал, по мамке соскучился, домой захотел!

— Трески ему, трески на обед. У них, у поморов: «Трешшочки не поешь — не поработаш».

— В Архангельск! А чего повезешь туда? В Америку еще надо сбегать, чтобы в Архангельск идти.

— А мне в здешних краях нравится! Ох, боюсь, останусь я во Владивостоке. Золотой Рог, представляешь, бухта называется, потом — Улисс, Диомид. Во названия! Для романтических людей земля эта предназначена.

— Да уж не чета твоей Пензе.

— Ладно, ладно, ты Пензу не трогай! У нее своя гордость.

— Кончай спор, морские волки, гитару давай, что ж замолчал! Одесскую свою, слышь, Одессу давай вспомним, чтобы недолго ей в оккупации оставаться:

На свете есть такой народ,
Что даром слез не льет.
Всегда играет и поет
Счастливый тот народ.
Кого вы ни спросите,
Ответят: «Одесситы!»
Одесса-мама, чудный город м-о-й...

— Ну, разом!

Ой, Одесса, жемчужина у моря,
Ой, Одесса, ты терпишь много горя,
Ой, Одесса, чудесный, милый край,
Цвети, Одесса, рас-цве-тай!

Отплавали туманное лето, злую ветреную осень, одолели зиму, морозную, загнавшую ртуть в термометрах на самый низ. И все это время Алю ждали, подстерегали, ощупывали глаза Владислава. А то вдруг загородят коридор его широкие плечи, не пройдешь. Просила — не слушает, пробовала не замечать — не помогает.

Потому и не удивилась, когда вошла однажды к себе в каюту и увидела кочегара: сидит на скамейке.

— Полчаса жду, — миролюбиво сказал Владислав. — Находился в стороне от тебя, время пришло, чтобы рядом. Ты, я думаю, сама поняла — некуда тебе деваться.

— От тебя?

— Ну да. Никого к себе не подпускаешь. Думал, может, жених есть. Письма твои смотрел. По конвертам — все мать пишет. Одна ты... А девушке как одной? Природа должна взять свое.

— Так это природа. При чем же ты?

— А я и есть природа...

— Слушай, — перебила Аля, — а если я сейчас кого-нибудь позову? Как думаешь, что будет?

— Ничего не будет. Хоть самого капитана зови. Скажу, что иголку с ниткой зашел попросить. Факт.

— А что гадости говоришь, не чувствуешь?

— Природа... — ухмыльнулся Владислав.

Как Аля не успела отскочить? Тяжелая рука коснулась ее щеки, скользнула по волосам, другая вцепилась в плечо.

— П-пусти! — Она оттолкнула его, больно ударилась о койку.

Коридор. Трап. Еще один. Запыхавшись, постучала к капитану.

— Степан Тихонович... — Аля хотела сказать про Владислава, но вышло другое: — Степан Тихонович, я слышала, как придем в порт, в Америку, так кое-кого из команды будут переводить на другие суда. Прошу включить меня. Непременно.

— Тебя? Может, что случилось?