Хроника расстрелянных островов

Егорычев вернулся в кусты и, не помня себя от горя, побежал на опушку, где саперы должны были переждать, пока немцы пройдут на маяк, а потом уходить к поселку Кихельконна. Но в назначенном месте никого не было. Лишь то тут, то там слышались беспорядочная стрельба и взрывы гранат. Егорычев углубился в лес, где нашел маленький деревянный сарай, набитый сеном. В нем он просидел до темноты, а ночью вернулся к дому Побусов. На осторожный стук в окно вышла хозяйка хутора. Узнав Егорычева, она вернулась в дом и вскоре появилась вместе с Людмилой. Егорычев заметил, что обе женщины взволнованы и перепуганы. Он молчал, не решаясь просить их о помощи.

— Ладно. Что будет, то будет. Умирать, так вместе, — наконец сказала Алийде Юхановна по-русски и повела Егорычева во двор на сеновал. Людмила с благодарностью пожала руку матери.

…Харламов торопил Стебеля о формированием отряда краснофлотцев, чтобы бросить его в Менту, куда уже прорвались немецкие автоматчики. Возле центрального поста Стебель построил своих артиллеристов, разбил их на взводы и отделения и во главе с командиром второй башни лейтенантом Шаповаловым отправил отряд к Менту. Часть артиллеристов еще находилась на боевых постах. Стебель остался, чтобы собрать их и затем идти следом за отрядом Шаповалова. Краснофлотца Овсянникова он послал на маяк, возле которого стояли полуразбитый буксирчик и два катера.

— Узнайте, скоро ли краснофлотцы введут в строй суда.

Овсянников побежал на маяк. Низко, над самой землей, с ревом проносились немецкие истребители, гоняясь за каждым замеченным моонзундцем. Приходилось то и дело прятаться в воронках от бомб, чтобы не попасть под пулеметный огонь самолетов. За маяком, у песчаной косы, Овсянников увидел два небольших металлических катера и чуть подальше от них рейдовый буксирчик. Один из катеров метрах в двадцати от берега полузатопленным лежал на грунте; у второго вышел из строя дизель. Буксирчик носом уткнулся в песок, и человек двадцать моряков упорно силились столкнуть его с мели. Вокруг шлепались мины, тучи осколков секли воду. На взрывы моряки почти не обращали внимания, главное — это снять буксирчик с мели и уйти на нем в море. В машинном отделении тоже шла работа: группа моряков ремонтировала лопнувший паровой котел. Поодаль с трубкой в зубах стоял сутулый эстонец — капитан буксирчика. Овсянников подошел к нему, спросил:

— Когда буксир будет готов к отплытию?

— Долго. Очень долго. Котел лопал. Дыра на дно есть, — ответил эстонец и показал на краснофлотцев: — Зачем пустой работа делают?

Овсянников вернулся на центральный пост. На валуне, задумавшись, сидел Стебель. Возле него находились человек пятнадцать краснофлотцев, среди которых был парторг батареи младший сержант Пушкин. Овсянников доложил о состоянии буксира и катеров.

— Бесполезная это затея, товарищ капитан, — закончил он.

Со стороны казарменного городка донеслась стрельба. Стебель резко поднялся.

— Все ли собрались, парторг? — спросил он Пушкина.

— Трудно сказать…

— Больше ждать не будем. Пора выступать и нам. Это будет наш последний бой за Церель, товарищи! — произнес Стебель.

Харламов, пришедший к центральному посту 315-й батареи вместе с Фроловым, уже не застал Стебеля. За лесом, на огневой позиции, шел бой, артиллеристы отбивали атаки врага. Харламов и Фролов поспешили на запасный командный пост, где с небольшим отрядом бойцов находился Ключников. По дороге он встретил Букоткина.

— Иди быстрее на маяк, Василий Георгиевич. Там катера. Переправишься на латвийский берег, — сказал Харламов.

— А вы куда же?

— Попытаемся прорваться в тыл к немцам, — ответил Харламов и, помолчав, добавил: — Катеров мало, а людей сколько?!

К маяку Букоткин шел напрямик лесом. Не шел, а с трудом передвигал непослушные, точно налитые свинцом ноги. Каждый шаг болью отдавался в правом плече. Кружилась голова, в ушах стоял нудный звон, перебиваемый сухим треском пулеметных очередей и гулом самолетов: возле Менту все еще продолжался бой. Хотелось лечь на землю, зарыть голову в опавшие листья. Ноги его предательски подогнулись, и он упал на траву. И странное дело — шум в ушах прекратился, боль стала быстро утихать…

Очнулся Букоткин от стона тяжелораненых. Он лежал на полу в тесной землянке лицом к двери. В углу на нарах какой-то красноармеец просил пить, а молоденькая сестра стояла возле полуоткрытой двери и плакала.

— Минна? — узнав сестру, приподнял Букоткин голову. — Поплачь… поплачь… Говорят, после этого легче бывает…

Он снова опустил голову, закрыл глаза. В памяти вставали события последних дней. Вспомнились товарищи, верные боевые соратники… Комиссар Карпенко, лейтенант Смирнов, командиры взводов Мельниченко и Кухарь. Кок Дубровский и сигнальщик Кудрявцев, командир орудия Герасимов, командир зенитной установки Байсулитов. Комсорг Божко, санитар Песков, радист Яценко… Каждого краснофлотца 43-й береговой батареи он хорошо знал, это были близкие ему люди. Кто из них жив? Он сейчас один, а немцы рядом, в пятидесяти метрах от землянки…