Хроника революции

 - Позвольте мне дать некоторое пояснение, в каком положении приходится работать Государственной Думе. 26-го вошла толпа в Думу и вместе с вооруженными солдатами заняла всю правую сторону. Левая сторона занята публикой, а мы сохраняем всего две комнаты, где ютится так называемый Комитет. Сюда тащат всех арестованных, и еще счастье для них, что их сюда тащат, так как это избавляет их от самосуда толпы. Некоторых арестованных мы тотчас же освобождаем. Мы сохраняем символ управления страной, и только благодаря этому еще некоторый порядок мог сохраниться, не прерывалось движение железных дорог. Вот при каких условиях мы работаем. В Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Относительно вашего проекта разрешите нам подумать хотя бы четверть часа. Этот проект имеет то преимущество, что не будет мысли о разлучении, и, с другой стороны, если ваш брат великий князь Михаил Александрович как полноправный монарх присягнет конституции одновременно с вступлением на престол, то это будет обстоятельством, содействующим успокоению.

 - У всех рабочих и солдат, принимавших участие в беспорядках, уверенность, что водворение старой власти - это расправа с ними, а потому нужна полная перемена. Нужен на народное воображение такой удар хлыстом, который переменил бы все. Я нахожу, что тот акт, на который вы решились, должен сопровождаться и назначением председателем Совета Министров князя Львова, - закончил Гучков свою тираду тем, ради чего, собственно, и произнес ее.

 - Я хотел бы иметь гарантию, - сказал Николай, не глядя на гостей, - что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито еще лишней крови.

 Гучков чуть не позеленел: "Немедленно, во что бы то ни стало избавиться от этого идиота, или он нас всех потянет за собой". Сейчас он проклинал свою нерешительность - давно, давно уже надо было табакеркой, табакеркой по этому дегенеративному лбу ("Проклятый япошка, не мог посильнее ударить8. Все могло пойти иначе").

 Шульгин посмотрел на Гучкова и, видя, что тот не собирается отвечать императору, сказал:

 - Может быть, со стороны тех элементов, которые поведут борьбу против нового строя, и будут попытки, но их не следует опасаться. Я знаю, например, хорошо город Киев, который всегда был монархическим, теперь там полная перемена.

 - А вы не думаете, что в казачьих областях могут возникнуть беспорядки?

 - Нет, ваше величество, - отчеканил Гучков, - казаки все на стороне нового строя. Ваше величество, в вас заговорило человеческое чувство отца, и политике тут не место, так что мы ничего против вашего предложения возразить не можем. Важно только, чтобы в акте вашего величества было указано, что преемник ваш обязан дать присягу конституции.

 Разговор пошел веселее. Собеседники улыбались, но теперь уже не скрывали, что отлично поняли друг друга и ненавидят друг друга от всей души. Впрочем, к Шульгину это не относилось. Он на всю свою долгую жизнь остался убежденным монархистом.

 - Хотите еще подумать? - спросил Николай. И это прозвучало издевкой - они приехали заставить его отречься, а он предлагает им подумать над своим предложением. Но последнее слово все-таки остается за ними. Последними сейчас смеяться им, а не ему.

 - Нет, я думаю, что мы можем сразу принять ваши предложения, - ответил Гучков. - А когда бы вы могли совершить самый акт? Вот проект, который мог бы вам пригодиться, если бы вы пожелали из него что-нибудь взять.

 У Николая передернулась губа, он встал и, ответив, что проект уже составлен, вышел в соседнюю комнату. Там он исправил документ, написав вместо имени сына имя брата Михаила и, приказав переписать манифест, в 11 часов 40 минут передал его Гучкову.

 Прочитав манифест, Гучков едва заметно пожал плечами, словно сожалея, что этот никчемный человек даже на краю пропасти не хочет отказаться от своего упрямства и первобытных хитростей, а затем спокойно попросил вставить в документ фразу о присяге Конституции.

 Затем, уже отрекшись от престола, Николай написал указы о назначении князя Львова председателем Совета Министров, а великого князя Николая Николаевича - главнокомандующим. Чтобы не создавалось впечатление, что решение об отречении принято под давлением, на манифесте было проставлено время отречения - 3 часа дня, а на указах - 2 часа дня, "дабы не лишить их законной силы".

 Выйдя из вагона, Гучков крикнул в толпу, стоявшую у царского поезда:

 - Русские люди, обнажите головы, перекреститесь, помолитесь богу... Государь император ради спасения России снял с себя свое царское служение. Россия вступает на новый путь!

 Старый демагог, всю жизнь мечтавший так подправить монархию, чтобы она существовала вечно, даже не догадывался, насколько его последние слова близки к истине.

***************

 Дневник Николая Романова:

 "2-го марта. Четверг.