Хроника рядового разведчика.

...Отобрав восемь добровольцев из своего разведвзвода, темной сентябрьской ночью гвардии младший лейтенант Дышинский вел нас к Днепру. Разведотдел по достоинству оценил действия Дышинского в прошедших боях. От внимания командования не ускользнуло, что он прирожденный разведчик и что суровая и опасная жизнь была ему по плечу. После боев на Курской дуге он назначается командиром взвода, и на его погонах появилась первая маленькая офицерская звездочка.

Как-то на марше к Днепру мы с Канаевым невольно оказались свидетелями разговора двух командиров взводов нашей роты.

— Не пойму, в чем секрет твоего успеха, — допытывался Медведев, — я тоже так поступаю, может быть, даже требовательнее, но успех не велик.

— Что верно, то верно, — соглашался Дышинский, — гоняешь ты ребят много, но их не любишь. Они это понимают не хуже нас с тобой. Поделиться с ними ничем не хочешь. Ты, я видел, даже письма читать уходил из палатки. Чем они живут, о чем думают, мечтают — тоже не знаешь. Гордости и самолюбия у тебя, Иван, много. А им это не нравится. Пойми меня правильно — я тоже не безгрешен. Открыто выражаю свои антипатии к тем, которые трусят, стараются словчить, спрятаться за спину другого, кто неряшлив, неопрятен. Когда сталкиваюсь с такими, то стараюсь от них избавиться. Может быть, это и плохо, но по-другому я не могу. Идя на задание, разведчик должен быть уверен в преданности, товарищеской поддержке друг другу. И моя обязанность, как командира, создать коллектив единомышленников, и к этому я стремлюсь...

Действительно, мы были очевидцами откомандирования отдельных солдат и сержантов из разведроты в другие подразделения, где они могли стать неплохими связистами, минометчиками, но не разведчиками.

Мы шли к Днепру. Шли, соблюдая высокий темп движения.

А что мы знали тогда об этой реке? Признаться, очень мало. В моем воображении Днепр представлялся голубой лентой, которую я видел на географической карте. Начинаясь средь непроходимых болот Смоленщины, подходил к Орше, а потом сворачивал на юг и тек почти в меридиональном направлении, могуче неся свои воды к Черному морю. А нам предстояло добыть «языка» с того берега. Но прежде чем добраться до него и вцепиться в немецкую глотку, надо еще переплыть эту реку. К тому же мы толком не представляли, как и на чем будем переправляться — на плотах, бочках, плащ-палатках, набитых соломой. Нами владело только одно неуемное желание — переплыть, а на чем — безразлично, что под рукой окажется, лишь бы удержаться на воде.

Шли долго. Впереди, как обычно, Дышинский, Канаев, Серов, Воробьев. Шествие замыкал наш отделенный Скляренко. Одеты были легко — без шинелей, но в наброшенных на плечи плащ-палатках. Гранаты, патроны, запасные магазины — в вещмешках. Однако скоро и в такой легкой одежде всем стало жарко. Мы убедились, что наш взводный ориентировался по местности быстро и уверенно водил по карте, даже в ночное время. По-видимому, в училище был знающий топограф, который сумел быстро привить любовь к карте и научить курсантов грамотно ею пользоваться. Так что про него не скажешь, как про некоторых молодых офицеров: «Смотри, лейтенант карту достает, сейчас у бабки будет дорогу спрашивать».

Он и топографическую карту изучал по-своему и нас приучил к этому: вначале беглый осмотр, вернее, охват взглядом всего листа и получение начальной информации о местности; затем уточнение и детализация картографического изображения листа карты в целом; и далее конкретное изучение части карты по маршруту движения или в районе предполагаемого поиска.

Далеко за полночь добрались до заболоченной низины. Где-то рядом должен быть Днепр, но мы никак не могли подойти к его берегу. Началось «блуждание по азимуту», как окрестил наше хождение скорый на слово Канаев.

Длительные поиски берега среди заболоченного кустарника, осоки, камыша навели нас на мысль, что мы попали в плавни. Ночью хоть и плохо, но подсвечивала луна. Теперь, под утро, густой липкий туман окутал низину, и мы практически брели по ней на ощупь. И когда в очередной раз вода начала доходить до груди, а холод тисками сжимал сердце, мы возвращались на несколько метров обратно, принимали на 20–30 метров в сторону и снова продолжали неустанные попытки подойти к самой реке, которая была где-то поблизости. Наиболее тяжело в этом заколдованном передвижении было Дышинскому, шедшему впереди. Однако и его настойчивость на этот раз не принесла успеха. Все наши усилия на совершенно незнакомой местности и в сплошном тумане предрассветного утра оказались бесполезными.

В таких условиях на успех способны надеяться только разведчики, с их оптимизмом и напористостью. Плавни оказались для нас сложной, неразрешимой загадкой. Все выдохлись окончательно. И когда небо начало над головой сереть, хотя по-прежнему за камыш цеплялся густой молочный туман, Дышинский дал команду прекратить поиск.