ХРОНИКА РУССКОГО

Ламартин приехал в 7 часов прямо из камеры и рассказал нам все, что в ней происходило; он хвалил чрезвычайно речь философа-депутата Жуфруа, объявил совершенную симпатию свою с высокими началами, кои выразил Жуфруа будто в красноречивой речи, и в эту минуту вошел сам оратор в салон с хозяином. Скоро сели за стол. Гостей было человек тридцать, если не более. Мне пришлось сидеть между папским интернунцием и каким-то молодым, заносчивым полуученым. С первым завел я речь о папе, об изданной святейшим отцом книге, в коей изложил он всю римскую догматику, добросовестно, но ни на шаг не уступая веку. Интернунций сказал мне, что недавно вышло ее третье издание в Венеции, великолепное для любителей роскоши в книгопечатании. Некоторые правительства, в том числе и здешнее, подписались на несколько экземпляров этой книги. Я коснулся в разговоре с представителем его во Франции Кельнского архиепископа: он говорил, как следовало духовному дипломату. Я вмешался в разговор и другого моего соседа, который декламировал перед профессором Патенем о строгом наблюдении над методами преподавания в школах. От школ перешли мы и к университетам, т. е. ко всем высшим училищам, кои входят в состав здешнего университета. Я отдавал справедливость немецким методам преподавания. Французы вступились за свои. Похваливши факультет точных и физических наук, я доказывал почти совершенное небытие других факультетов, исключая юридического, также весьма неполного. Взяв в пример науки или курсы исторические, я показал, что нет ни одного профессора, который бы обнимал вполне какую-либо часть истории. Из древней Le Normand предлагает свои гипотезы о Египте, Летрон о колониях, о древней географии и торговле, Лерминье о том, что он прочел накануне, сам Фориель только об Испании. Где же студенты-слушатели найдут полную систему древней, или средней, или новейшей истории? Где найдут они указания на лучшие источники, на критические издания классических историков? Кто будет их руководителем в лабиринте монументов исторических? Кто остережет их от Гиббона, искажавшего факты в духе своего времени, или от Фишера, изобретавшего факты в истории Ганзеатического союза и наполнившего ее вымыслами, поддельными актами, коим поверил Шторх (подлог, открытый Шлёцером)? Сосед мой горячился; но сосед соседа, профессор Патень, начинал уступать моим доказательствам и примерам. Желая за французское интеллектуальное хлебосольство смягчить негодование моего соседа, я перешел к похвале, самой искренней и невынужденной, достойного и достойных. Я напомнил о лекциях Кювье, Гизо и самого Вильменя, блистательного без методы, основательного в суждениях без глубокого исследования тех предметов, коих касался он на лету, порхая иногда как ласточка долу и касаясь низменных урочищ французской словесности или возносясь как орел к Монтескье, Боссюетам и Малебраншам на высоте ее. Казалось, что соседи отдали справедливость моему космополитическому беспристрастию и начинали уже соглашаться со мною во многом, как хозяйка мигнула хозяину, дала руку нашему послу и гости потянулись в гостиную, где уже сбирались вечерние посетители министра: генералы, депутаты, ученые, журналисты, доктор Паризе, автор похвального слова Кювье, Cazimir Bon jour, и проч. и проч.; министерский huissier беспрерывно возглашал имена новых гостей. Комнаты наполнились к 10-му часу, когда я уехал, оставив Сальванди, не занимавшегося нимало новоприезжими гостями, перед многочисленною толпою ораторствовавшего о том, что было во весь день предметом дебатов камеры.

Любопытно и наставительно прислушиваться к мнениям всех партий, взвешивать основательность каждого, увлекаться красноречием ораторов, досадовать иногда на пустословие говорунов и отдавать справедливость даже и тем, с коими не соглашаешься. Какая школа для дипломатов и даже для государственных людей заседание, подобное нынешнему! Кто бы подумал, что Тьер, вызванный из неизвестности духом времени, что Тьер в народной камере произнесет примечательные слова, коими заключил он вчера блистательную импровизацию: "Rappelez-vous Louis XIV et ce qu'il fit lorsqu'il accepta la couronne d'Espagne pour son petit-fils; on a traite sa resolution de miserable esprit de famille; mais vous avez lu sans doute les grandes et superbes raisons qui deciderent ce grand roi; il se disait: oui, on m'offre le complement de la France et meme mes frontieres naturelles; mais j'aime mieux avoir derriere moi une puissance amie, et je termine ainsi la guerre Europeenne?".