Читаем Хроника стрижки овец полностью

Сегодняшние зоилы мне приписывают желание походить на Зиновьева. Данное желание было бы странным. Разочарую коллектив: подобных амбиций не имел, Зиновьевым себя сроду не считал и даже его дело продолжать никогда не собирался, да и не мог бы продолжить – пишу совсем про другое. То, чем я занят, касается в первую очередь вопросов христианства – точнее, кризиса христианской цивилизации; хотел бы понять, что есть «христианская цивилизация без христианства». Это вопрос не только русской культуры, но прежде всего вопрос Запада.

Зиновьеву такая проблема была чужда.

Зиновьев был далек от западной культуры, он пристально знать ее совсем не желал, он писал об ином. Термин «христианская цивилизация» для него не был актуален. Его культурная типология – точнее сказать, его типологизация социальных формаций обходилась без религии. Кстати, любопытно, что в этом он был солидарен со Шпенглером, например. Тот, говоря о западной цивилизации и ее закате, также не думал о христианской цивилизации – христианство из его анализа вовсе выпало. Термин, предложенный Зиновьевым в отношении Западного общества, «западнизм» – обозначал совсем не то, что термин, допустим, Аверинцева, – «страны христианского круга». Говорили они об одних и тех же культурных организмах, но совсем на разном языке. Это два принципиально разных анализа, два несхожих метода. Совсем не прав будет тот, кто увидит в методе А. А. Зиновьева культурно-исторический подход, ему вовсе несвойственный.

Сегодня отношение к Зиновьеву претерпевает очередное изменение – причем очередной поворот не приблизил журнальную публику к пониманию Александра Александровича ни на сантиметр. Было время – у Зиновьева учились, потом – оттерли от академической кормушки, потом почитали как диссидента, потом – плевались, называли графоманом, сейчас – опять признали. Думаю, ненадолго. А что изменилось? Ровно ничего не изменилось: как не понимали, про что Зиновьев говорит, так и не поняли.

Чтобы понять, что он говорил, надо Зиновьева прочесть. Но зоилы читают вообще мало – они высказываются, им некогда.

Нынче всякий щелкопер желает получить дайджест из философской позиции, но это, к счастью, невозможно. Ни историком, ни философом, ни даже образованным человеком – щелкопер никогда не станет: образование – дело долгое, усидчивое, а «позиция» нужна журнальному прохвосту сегодня к вечеру для написания передовой.

Объяснять свою позицию, рассказать про христианскую цивилизацию или про формации, обозначенные Зиновьевым, пересказать все неучу и хаму не хочу – да, пожалуй, и не смогу объяснить. Требуется базовое образование и желание понимать. Теперь такого мало, и главное – если зоил получит знания, тогда он перестанет быть зоилом. Хочет ли он этого? Ведь тогда придется проститься с журнальным бытом, радостью зубоскальства, придется работать.

Сравнение с Зиновьевым меня не радует, но и не обижает – оно просто ничего ни о чем не говорит. Упоминанием о дружбе можно и гордиться, я чему-то и впрямь учился у Зиновьева, но личные черты Зиновьева – общие со многими русскими людьми. Ничем особенным в науке, усвоенной от него, я похвастаться не могу. Зиновьев был человек честный и гордый, не искал протекций, не любил кружков – в этом наше сходство, и эта линия поведения очень многих раздражает – но, право же, непродажных людей много; гораздо больше чем два человека – вот, моя соседка по Трехпрудному переулку, Нина Григорьевна, тоже честный и гордый человек. И я знаю многих художников и писателей сегодня, которые не приняли мораль «буйвола», если использовать выражение Белля. Это, слава богу, не редкость. Зиновьев ненавидел филистеров – ну и я их тоже терпеть не могу, но опять-таки – мы в этом не одиноки: а что же в вас любить, господа филистеры? Он был бретер, да и я бретер. Но и эта черта не одного только Александра Зиновьева, есть много порядочных людей, утомленных корпоративным лизоблюдством. А вот что касается позиции общественной, взглядов исторических – то в них сходства у нас нет, да я и не стремился к таковому.

Бедные критики – неполное церковно-приходское дает набор слов, но никак не объясняет значения слов, зоилам приходится оперировать тем, что вроде бы все знают, что такое «позиция Зиновьева». Ах, если бы кого-то из щелкоперов попросить эту позицию изложить – зоил бы рехнулся, но не изложил. Уж как они костерили Зиновьева, не зная его, да так и ссылаются на него сегодня, не зная толком, про что же дяденька написал. Нет-нет, я совсем не считаю себя Зиновьевым, мысль такая сроду меня не посещала. Продолжать его дело никогда не собирался. У меня совсем другая задача. И думаю я про другое. Но вот филистеров тоже не люблю, чистая правда. Юношей без определенных талантов, но с амбициями – не уважаю. Но это ведь само собой разумеющиеся вещи, им я не только у Зиновьева учился. Хотя он это переживал ярко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука