Читаем Хроника стрижки овец полностью

Хроника стрижки овец

И вот въезжает Ричард в лесТам, посреди болот,Стоит заслон – лихой баронИ с ним бухой народ.Свобода! Хартия! Права!Мы жаждем перемен!Сегодня весь народ умретЗа рынок и обмен!Верхи все могут, все хотят,Низы забили болт!Дороги нет, Плантагенет!Умрешь среди болот!Барон кипит, народ шумит,И Ричард окружен,Вперед выходит Робин ГудИ с ним Малютка Джон.«Позвольте пару слов сказатьПо поводу верхов.Меня достала эта властьДо самых потрохов.Как не ценить свободы прыть,Но раз на то пошло,То ты меня забыл спросить,Болотное мурло.Не брал я в долг, я вольный волк,А не дворовый пес,И никакому королюприсяги не принес.Но вот досада, господа:На рынок я не вхож.А если загляну туда,Тошнит от ваших рож.Король – тиран и пидарас,Об этом речи нет.Но в рынке том, который ждем,Есть маленький секрет.Кто брюкву вам продать желал,Остался без штанов —Такого хитрого ворьяНе встретишь средь воров.Распухли хари ваших дурОт пьянства и вранья,А ваш столичный трубадурЖирнее, чем свинья.Король английский – психопат,Но ты, барон, – гандон.И если я чего забыл,Пускай добавит Джон»Малютка Джон добавил так:«Я хил и низковат —Семь футов лишь без дюймов трех,Как люди говорят.Стрелок и вовсе я дурной,Прошу иметь в виду.Бывает, целю в правый глаз,А в левый попаду.Поэтому прошу простить,Худого не желал:И сам не рад, что бью поройНе сразу наповал».Взглянул вокруг и поднял лук:Следите за стрелой!И рухнул с лошади баронВ болото головой.Махнул рукой Малютка Джон:Опять попал впросак!Все время – в левый! В правый глазНе попаду никак.

Руки и мыло

Леонардо писал, что отличительной чертой художника является опрятность.

Особенно везет живописцу: он не испачкан в каменной крошке, подобно скульптору, и он не перемазан глиной. Но всякий художник, вне зависимости от ремесла, одевается в чистое, сообразно своим мыслям и убеждениям.

Вы наверняка слышали о том, что иконописцы переодевались в стираные рубахи перед тем, как начать работать над образом.

Это не выдумка, так именно и было.

Так же вел себя, например, Эжен Делакруа, который, перед тем как приступать к подготовке палитры, – одевался во все чистое.

Сезанн был маниакально требователен к тону одежды человека, находящегося у него в мастерской, не хотел, чтобы вульгарное пятно отвлекало его от мысли.

Французский художник Марке, когда собирался с женой в гости к Матиссу, всегда просил жену надеть бледно-розовое в сочетании с холодным зеленым – он знал, что это сочетание Матисс считает божественным.

Я уж не говорю о правилах бургундцев – Ван Эйка или Мемлинга; Карель ван Мандер оставил нам не только рецепты приготовления бургундской палитры – но и правила этикета в одежде художника.

Гойя был человеком своенравным, но вообразить его в грязной рубахе перед мольбертом – невозможно. Понимаете, искусство – оно о ясности и чистоте, о звонком цвете и ровном свете; с грязью в одежде занятия изобразительным искусством не сочетается. Это так же трудно представить, как и вообразить себе Пушкина, выпивающего спирту, перед тем как сесть за Онегина.

Это все – штрихи, детали, символы.

Символизируют эти детали простейшую вещь: чистоту помыслов художника.

Это только в последний век, странный век и не особенно хороший, авангард внедрил неряшество как стиль жизни и работы. Причем неряшество немедленно стало как внешней, так и внутренней чертой.

Даже наблюдать со стороны за этим не всегда приятно.

Я не особенно пристально слежу за текущими уголовными процессами, мне не кажется, что это – оселок нравственности общества.

Перейти на страницу: