Хроника трагического перелета

Латам прибыл в Петербург с тремя аппаратами, последней — легкой, гоночной — модели «Антуанетт VIII», со свитой из одиннадцати механиков, с личным столяром. Публики, писали, на Коломяжский ипподром набилось — тьма-тьмущая, не продыхнуть. А Латам только всего и свершил, что оторвался от земли на несколько аршин и полетал — верней, попрыгал, как лягушка, касаясь травы, полторы минуты. И отбыл восвояси, не заработав ни гроша.

Нет-нет, Николай Евграфович чужд злорадства, ему даже жаль Латама, просто известно, как он денежку любит, вот тебе и денежка. Хотя прав Сергей Исаевич Уточкин: «От хорошей жизни не полетишь». Поклонники, услышав, как он грустно повторял фразу комического литератора и чтеца Горбунова, немало изумились — это Сережа-то, славный рыжий, чистый, как стеклышко, спортсмен, далекий от расчетов иных летунов-профессионалов! Такой же, господа: пить-есть хочется.

Лихач круто осаживает жеребца у парадной. Николай Евграфович взбегает на четвертый этаж доходного дома. Вернее сперва взбегает, потом шагом движется. Шажком, нехотя. А двери квартиры уже распахнуты — радостный гомон, длани, тянущиеся для объятий, уста — для дружеских лобзаний.

«Ах, попалась птичка, стой, не уйдешь из сети! Не расстанемся с тобой ни за что на свете!»

— Шампанского, Николушка! Чистый «Мумм!»

В дверях, живым напоминанием того, о чем охота забыть, торчат братья Суворины, вся тройка — Михаил, сменивший покойного папашу на посту редактора-издателя «Нового времени», бывший шеф «Руси» и Попова Алексей, ныне обретающийся без дела в чаянии новых дел, и Борис — коренник этой тройки.

Звон бокалов, последние — скандальные — новости.

Крепыш, рысак века, из конюшни своей — украден! Но самое пикантное-то («Николя, ты обхохочешься!»), что украли половинулошади. Как — да вот так: ею владели пополам московские жуки-коммерсанты Катлама («греческий, надо полагать, человек») и Шапшал («сам понимаешь, какой»). Любопытно бы знать, кто головой владел, кто хвостом. Так Шапшал вызнал, что Вася Яковлев, наездник Крепыша, находится на бегах. И телефонирует, чтобы его подозвали: «Крепыша решили застраховать, распорядись, чтобы вывели его из конюшни, когда придут агенты для осмотра», Вася — человек простой — телефонирует старшему конюху. Шапшал сам является в конюшню, морочит конюху голову: осмотр-де на ипподроме. Доводят до беговых ворот, а дальше — ни хвоста, ни головы. Катлама волосы на себе рвет, Вася, как водится, с горя запивает, а что выяснилось? Шапшал прознал, что Катлама вознамерился свою половинную часть перепродать Московскому обществу коннозаводства, сделал вид, что даже рад этому: «Крепыш — достояние страны, возьмите его, любите его, как я его люблю», а на следующий день украл и спрятал. Понятное дело, подано в суд…

А про отца Илиодора слышал ли, Николенька? Как — не слышал? Да вы что, господа, в Парижах и Ниццах о делах наших вовсе не ведаете? Это уголовщина, чистейший Рокамболь, чистейшая (тс-с, между нами) распутинщина.

Почему шепотом? Потому, что имя старца Григория вслух произносить не рекомендуется, даже в газетах возбраняется. На днях номер «Вечернего времени», где некий православный дворянин назвал упомянутого выше — не к ночи будь помянут! — «гнусным растлителем душ и телес человеческих», хлыстом, эротоманом и шарлатаном, — чего он, антр ну суа ди, и заслуживает — был конфискован! Дума вносила протест! Срочный! Безрезуль-татно! Это же как теперь со свободой печати, а, Николушка?

Да, так по поводу Илиодора. Там же в Царицыне, в монастыре, чистая хлыстовщина, они беснуются, а проповеди он им какие читает? Вот еще выписка — из того же источника, вот лексикон: «Вислогубый, вислоухий, слюнявый жид, крючконосый армяшка, тонконогий полячишка…»

И что? Второй… нет, уж третий год!.. ни Синод, ни Министерство внутренних дел не могут удалить его из Царицына. Его — настоятелем в Тамбовскую обитель, он — ни в какую: «Лягу, говорит, под святыми иконами, пить, есть, спать не стану, и паства вместе со мной, умру, а не покину кельи». Кол ему на башке теши… Впрочем, башка там покрепче, чем у Вани Заикина, недаром они, говорят, подружились. Да точно подружились! Ваня фотографическую карточку прислал: под руку с Илиодором — одно лицо. Точней, пардон, ряха. Вот вам Заикин, любимец самого Куприна, певца простого, чистого, угнетенного народа, вот они, наши-то прогрессисты…