Хроника трагического перелета

Дело о похищении служащим харчевни Рамазанова на Сенной площади у посетителя Абдул-Запарова дюжины носовых платков…

(Привожу подлинные).

Дунуло с Волги, взметнуло пыль, потянуло в окно конским навозом, на яблоках которого топорщатся, делят не поделят овсяное зерно воробьи, серые и куцые, как жизнь.

Боже, тоска какая, стоило в университете римское право зубрить!

Ему уже двадцать семь, Васильеву Александру Алексеевичу. Еще день прошел, еще шаг к следующей ступеньке, к званию титулярного советника, но ничего для вечности.

* * *

Можно представить иную картину, иного героя. Легче представить: столько о нем всего написано, даже фильмы снимались, и в одном из них исполнял его роль стройный, неотразимый Олег Стриженов. Но не отличается стройностью прототип — он коренаст, вросла в широкие плечи могучая шея, он пламенно, клоунски рыж и густо веснушчат. Правда, элегантен. Даже экстравагантен — в пиджаке в красную клетку, кожаных крагах и котелке на макушке.

Мальчишка от булочника со своей корзиной, газетчик, оглушительно предлагающий последние новости — «свежей не бывает», «камло» — бродяга, руки в карманы, окурок, подобранный на мостовой, торчащий в углу рта — вся неизменная свита почтительно сопровождает героя, обменивается громкими, чтобы слышал, льстивыми замечаниями, ждет от него чуда.

Любого — он на любое способен. Захочет — вспрыгнет на велосипед и скатится на нем сверху вниз по знаменитой Потемкинской лестнице. А захочет — на автомобиле. А пожелает — на воздушном шаре подымется. Все это проделывает он к восторгу всей Одессы (которая, как известно, очень велика).

— Уточкин, — кричат мальчишки, — рыжий, когда на ероплане полетишь?

— Скоро, — обещает кумир толпы. — Чувствую, что вот-вот полечу.

— А где аппарат возьмешь?

— К-куплю. — Он слегка заикается, его любят и за это, как любят за все.

— А у тебя денег нет!

У него, Одесса знает, и правду в кармане вошь на аркане, блоха на цепи.

— С-сам построю.

Верят — Уточкин всемогущ.

Сергею Исаевичу тридцать два года, он такая же достопримечательность Одессы, как бронзовый. Дюк, он дружен с писателем Куприным и увековечен им, он дружен, а впоследствии воспет в мемуарах знаменитым борцом Ваней Заикиным.

В 1908 году поступают в Петербургский технологический институт Агафонов Александр Александрович и Слюсаренко Владимир Викторович. И ежели о происхождении первого сведений автор не доискался, то о втором известно точно, что семья его данным фактом, вне сомнений, крайне недовольна.

Потомственный военный, сын генерал-майора, командира 8-й Сибирской артиллерийской бригады, племянник генерал-лейтенанта, если уж интересуется точными науками, то мог быть определен, скажем, в Николаевское инженерное училище. Но предпочел мундиру и погонам студенческую тужурку с контрпогончиками. Техноложка же, как известно, один из главных в столице рассадников вольнодумства и смуты.

Отец, генерал, ценит в старшем сыне склонность к технике, надобную артиллеристу. Но он, право, желал бы даже, чтобы Владимир якшался с белоподкладочниками, погуливал и покучивал, а не пропадал в институтских мастерских.

* * *

В строю Пажеского корпуса, привилегированнейшего военного учебного заведения России, стоит Макс фон Лерхе. Ему девятнадцатый год, возможно, он камер-паж какой-нибудь из многочисленных дев высочайшей фамилии. Перед племянником влиятельного думца, члена Центрального комитета Союза 17 октября Г.Г. фон Лерхе открывается блестящая карьера.

Почему службу в одном из лучших гвардейских полков, состоящей из парадов, балов и холостяцких пирушек, променял он на опасную, ненадежную жизнь профессионального авиатора, решительно непонятно. В сущности, Макс Германович мог и из полка быть откомандирован в офицерскую Воздухоплавательную школу, выслуга же, положенная пажам, плюс другая, коей предстоит поощрять в дальнейшем офицеров-летчиков, стремительно вызвездили бы его погоны.

Но нет — всего и памяти о несбывшемся, что белый мальтийский крестик справа на груди — память о корпусе.

Где-нибудь в Геттингене пьет с буршами пиво или отплясывает с пухленькими медхен, или, как повелось меж добропорядочных корпорантов, дуэлирует на палашах в костюме, где защищено все, кроме щек (парочка-другая шрамов — непременное украшение любого уважающего себя выпускника любого университета Германии), польский шляхтич, уроженец Лодзи Георгий (собственно, Ежи-Витольд) Янковский.

* * *

Решает заковыристое уравнение студент-математик Московского университета Борис Масленников — румяный, неунывающий истый москвич, как напишут потом о нем газеты.

* * *

Ширкает напильником в Одессе, в мастерских господина Дробинского, мрачноватый слесарь Николай Костин.

* * *