Хроника трагического перелета

— Ведь я же прилетел последний хронометражный пункт раньше восьми! Вы не имеете права после восьми пускать меня с этапа, но долететь до этапа должны дать мне возможность, — чуть не плача, кричал я. — Поймите, это крючкотворство! Я не спал две ночи, провел ужасный день, силы мои слабеют, через несколько часов наступит вполне понятная реакция, смогу ли я завтра сесть на аэроплан? Если вы не хотите захронометрировать меня сегодня, дайте, по крайней мере, добраться до Москвы, а завтра утром я перелечу стартовую линию.

«Господа» были неумолимы. Я был для них вроде незначительной какой-нибудь «входящей» или «исходящей» бумаги, которую невозможно написать не в срок».

Свидетельство. «Подсев на чье-то авто, я устремился к месту аварии. Навстречу машины тех, которые прослышали, что авиатор упал за 22 версты, а когда узнали, что за 58, раздумали и вернулись.

— Ах, я так устал! Хотите боржома? У меня в машине большой запас.

— Благодарствуйте, не откажусь.

Лучше бы везли бензин!

Нахожу Васильева в доме доктора А.Ф. Малинина.

— Сильный ушиб?

— Трудно сказать. Как бы не разыгрался.

Васильев уже разделся, лежит в постели. Лицо изможденное. Спрашиваю о здоровье. Он взвился: тут прямо на смерть посылали, а то — бок! Что — бок?! Возбужденно рассказывает: карта никуда не годна, летишь с завязанными глазами, белые флаги на этапах сливаются со светлыми пятнами на земле, мы просили вывесить красные, нам сказали, что это, видите ли, революционный цвет. Не хватало еще, чтобы метили боржомными бутылками. Свой успех объясняет слепым счастьем. Спрашивает, как дела у остальных. Последний слух — под Вышним Волочком упал Янковский. Он вскакивает: «Ну вот! Ну вот! Нельзя лететь в таких условиях! Все внимание на то, куда лететь, не успеваешь следить за работой мотора…»

— Вряд ли заснет, — говорит доктор.

Он все же заснул — часа на полтора. Но доктор рассказывал, что беспрерывно бредил свечами, бензином, падением…»

«Русское слово», репортаж Евлампия Косвинцева.

Наступило 11 июля. И прежде чем вернуться к главному герою, расскажем, что в дальнейшем произошло с остальными.

Янковский сумел вылететь из Вышнего Волочка только в четветом часу пополудни 10-го. Через несколько минут у него остановился мотор, он упал, но — о, спасительное болото: остался невредим. Аппарат перевезли обратно, бригада механиков князя Любомирского взялась за дело, последовал новый старт и — новая авария. Получив ушибы и опять доверив «Гном» рабочим, пилот по совету патрона решил (все равно второй!) ждать следующего утра.

Агафонов и Костин, мы помним, ночевали в Крестцах. Первый из них заводит мотор, едва рассвело, стартует раньше конкурента, но до Валдая тот отыгрывает у него 20 минут из 30. Похоже, фортуна решила предоставить им равные возможности. Или, если угодно, невозможности. У Агафонова в воздухе неисправность зажигания, приземление на шоссе — сломано шасси. На телеге машину возвращают в Валдай, чинят до вечера, после чего ему удается дотащиться по воздуху до Вышнего Волочка, где опять ремонт. Ясно, что раньше 12-го ему не вылететь. У Костина в Валдае сплошные неудачи. Сперва над самым городом ветер спутал тросы руля, Костин вынужден сесть прямо на улочку, задев и повалив одним из рулей управления чей-то палисадник. То-то собаки по всей округе с ума посходили. Опять телега, влекомая одром, тащит его обратно на старт. Неимоверные усилия позволяют привести в порядок все, что еще можно привести на драном, ломаном теле его летучего инвалида. Под вечер (хронометристы собрались было ужинать, едва уговорил потерпеть) он опять взбирается в небо и — одышливый мотор отказывается работать. Бесславная, как говорили предки, ретирада: он на этап позади Агафонова.

В Петербурге, на Корпусном аэродроме, чинится Сципио дель Кампо.