- А так: король до сих пор в ваших глазах тиран, Ахав [59], как называют его ваши пасторы. Да нет, он даже и не король - он узурпатор, после смерти Людовика Тринадцатого [Принца Людовика Конде, убитого под Жарнаком, католики обвиняли в притязаниях на королевский престол. Адмирала Колиньи называли Гаспаром.] король во Франции - Гаспар Первый.
- Плоская шутка!
- В конце концов, будешь ли ты на службе у старика Гаспара или у герцога Гиза - это безразлично. Шатильон - великий полководец, он научит тебя воевать.
- Его уважают даже враги.
- А все-таки ему повредила история с пистолетным выстрелом.
- Он же доказал свою невиновность. Да и вся жизнь Шатильона опровергает слухи о том, что он был соучастником подлого убийцы Польтро.
- А ты знаешь латинское изречение: Fecit cui profuit? [Совершил тот, кому это было на руку? (лат.)] Если б не тот пистолетный выстрел, Орлеан был бы взят.
- В католической армии одним человеком стало меньше, только и всего.
- Да, но каким человеком! Разве ты не слыхал двух дрянных стишков, которые, однако, стоят ваших псалмов?
Пока гизары не переведутся,
Мере во Франции всегда найдутся.
[Польтро де Мере убил великого Франсуа, герцога Гиза, во время осады Орлеана, когда город находился в отчаянном положении. Колиньи довольно неудачно пытался отвести от себя обвинение в том, что убийство было совершено по его приказанию или, во всяком случае, при его попустительстве.]
- Детские угрозы, не более того. Если бы я сейчас стал перечислять все преступления гизаров, ох, и длинная вышла бы ектенья! Будь я королем, то для восстановления во Франции мира я бы велел посадить всех Гизов и Шатильонов в добротный кожаный мешок, накрепко завязать его и зашить, а затем с железным грузом в сто тысяч фунтов, чтобы ни один не убежал, бросить в воду. И еще кое-кого я бы с удовольствием побросал в мешок.
- Хорошо, что ты не французский король. Затем разговор принял более веселый оборот.
О политике больше уже не говорили, равно как и о богословии, братья теперь рассказывали друг другу о всяких мелких происшествиях, случившихся с ними после того, как они расстались. Бернар в припадке откровенности поведал брату свое приключение в гостинице Золотой лев. Жорж смеялся от души и подшучивал над братом и по поводу пропажи восемнадцати экю и по поводу пропажи знатного солового коня.
В ближайшей церкви заблаговестили.
- Пойдем, черт возьми, послушаем проповедь! - вскричал капитан. - Я убежден, что тебя это позабавит.
- Покорно благодарю, но я еще пока не намерен обращаться в другую веру.
- Пойдем, милый, пойдем, сегодня должен проповедовать брат Любен. Этот францисканец до того смешно толкует о религии, что люди валят на его проповеди толпами. Да и потом, нынче весь двор будет у святого Иакова, - стоит посмотреть.
- А графиня де Тюржи там будет? И без маски?
- Ну еще бы, как же ей не быть! Если ты желаешь вступить в ряды ее вздыхателей, то не забудь, когда будешь уходить, стать у двери и подать ей святой воды. Вот еще один премилый обряд католической религии. Боже мой! Сколько я, предлагая святой воды, пожал прелестных ручек, сколько передал любовных записок!
- Святая вода вызывает во мне такое неодолимое отвращение, что я, кажется, ни за что на свете одного пальца бы в нее не окунул.
Капитан расхохотался. Затем оба надели плащи и отправились в церковь св. Иакова, где уже собралось многолюдное и приятное общество.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРОПОВЕДЬ
Горластый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и отвалять вечерню, - одним словом, самый настоящий монах из всех, какими монашество когда-либо монашественнейше омонашивалось.
Когда капитан Жорж и его брат шли по церкви в поисках более удобного, поближе к проповеднику, места, их слух поражен был долетавшими из ризницы взрывами хохота. Войдя туда, они увидели толстяка с веселым и румяным лицом, в одежде францисканского монаха. Он оживленно беседовал с кучкой нарядно одетых молодых людей.
- Ну, ну, дети мои, шевелите мозгами! - говорил он. - Дамам невтерпеж. Скорей дайте мне тему!
- Расскажите о том, как дамы водят за нос своих мужей, - сказал молодой человек, которого Жорж сей же час узнал по голосу, - то был Бевиль.
- Что и говорить, мой мальчик, мысль богатая, да что мне остается прибавить к тому, что уже сказал в своей проповеди понтуазский проповедник? Он воскликнул: "Сейчас я наброшу свою камилавку на голову той из вас, которая особенно много наставила мужу рогов!" После этого женщины, все до одной, словно защищаясь от удара, прикрыли головы рукой или же накинули покрывало.
- Отец Любен! - обратился к нему еще один молодой человек. - Я пришел только ради вас. Расскажите нам сегодня что-нибудь поигривей. Поговорите о любовном грехе: он теперь особенно распространен.