Хроника царствования Николя I

К тому же Его Величеству стало известно, что помимо иностранцев из иных стран существуют еще люди, давным-давно обитающие на окраинах больших городов, они что-то вроде индейцев-шайенов из резерваций Невады или Арканзаса, чьи чудовищные нравы запечатлел на кинопленке Голливуд. Наш Повелитель при всей своей отваге не решился лично посетить те опасные зоны, но много прочитал о них в рапортах тайных агентов. Как выяснилось, тамошние обитатели, почти поголовно юношеского возраста, для сокрытия своих намерений пользуются особым говором, непроницаемым для чужих, и ведут племенную жизнь, противопоставив себя всем остальным. В их среде бытуют странные развлечения, например бросание камней в пожарных, врачей и в патрули жандармерии. А еще они горазды поджигать, играючи, автомобили и мусорные короба с отходами, распространяющими при возгорании зловоние, весьма обременительное для окружающих. Поднаторев в темных махинациях и незаконных сделках, они с этого живут, ведь ни в банках, ни на местных заводиках в их услугах никто не нуждается. Злобные, неблагодарные любители мутных делишек, способные, если схватить их за руку, на что угодно, они всему завидовали, все хотели заграбастать себе, а других обобрать, от всякой малости впадали в бешенство, исполненного сострадания Нашего Государственного Лидера откровенно презирали, в вместе с ним — весь высший свет, все без исключения деловые круги, только и думая, как бы пустить их по ветру и разграбить, сбившись в банды (с бритвой в одной руке и начиненным дробью пистолетом в другой!), напасть на какой-нибудь супермаркет и поживиться, растаскивая на халяву то, что уцелело в разгромленных витринах и на прилавках. Таковы были дикари, шныряющие у наших порогов, коих Его Величество едко припечатал, называя не иначе как «всякой швалью».

Это словцо («шваль»!) Наш Повелитель очень любил, оно так долго не сходило с его уст, что стало казаться сугубо личным, — некогда, в Средние века, оно означало «сброд». Он же с отменной твердостью заявлял: «А вот этих прежде всего следует наказывать, тут разговоры ни к чему». Коль скоро каторжные работы, к сожалению, больше не в ходу, он пожелал, чтобы этот сброд содержали в резервациях вне порядочных городов; там они вольны марать стены, вытаптывать садики, уничтожать вокруг себя все следы образования и культуры, до которых им нет дела, то есть разорять школы, библиотеки, бесноваться, сколько душе угодно, но подальше от нас. Ведь, несмотря на свои экзотические имена и африканскую внешность, они располагали законно выправленными документами: их нельзя было отправить «домой», поскольку «дом» их уже находился здесь, к тому же, кроме своего сленга, они не знали ни иного языка, ни обычаев тех стран, откуда пришли их предки.

Покуда Левых еще не разделали под орех посредством хитроумных имперских уловок и они даже правили сами, они демонстрировали порочную снисходительность к подобным юнцам, ставившим себя вне закона. Витая в облаках, эти Левые, еще не успев должным образом поправеть, восклицали: «У этой молодежи есть свои резоны…» — «Какие такие резоны! — распалялся Наш Предводитель. — Жечь, громить, воровать, убивать?» И принял надлежащие меры. Давно пора было. Он закрыл все мелкие опорные пункты полицейского надзора, разбросанные в кризисных районах, и вправил мозги размякшему сержантскому составу: нечего им гонять мяч с отморозками, чтобы их приручить и утихомирить, тут не рассусоливать надо, а строго осаживать юнцов, напоминая, зачем существует полиция — чтобы допрашивать, преследовать, гнать, раздавать затрещины и тащить за решетку. К тому же Его Величеству надобны все силы и средства полиции для главного дела: погони за нелегалами, поимки их и возвращения в тот ад, из которого им удалось вырваться.