Солдаты громко болтали, заливаясь безудержным гоготом людей, которые слишком пьяны, чтобы тревожиться из-за непогоды.
Наконец из темного леса вышел третий, аккуратно переступив через ствол ближайшего поваленного дерева. Он был мокрый, возможно, насквозь, и его черные волосы липли ко лбу. Когда солдаты его увидели, они вскинули бутылки и радушно приветствовали его.
– А мы и не знали, доберешься ты сюда или нет, – сказал белокурый. – Дерьмовая ночка. Но, конечно, тебе следует получить свою треть, это будет честно.
– Да ты же промок до костей! – сказал бородач, протягивая плоскую желтую бутылку. – На-ка, хлебни! На вкус что-то такое фруктовое, но валит наповал, как конское копыто.
– Да ну, это все девчачья моча, – сказал белокурый, протягивая свою бутылку. – На вот! Настоящее мужское пойло.
Третий обвел их взглядом, не зная, что выбрать. Наконец он завел считалку, тыкая пальцем в обе бутылки по очереди.
Он остановился на желтой бутылке, ухватил ее за горлышко и поднес к губам. И принялся не спеша пить, беззвучно сглатывая.
– Эй, полегче! – сказал бородатый. – Мне-то оставь чуток!
Баст опустил бутылку и облизнул губы. И сухо, невесело хохотнул.
– Да, ты правильно выбрал бутылку, – сообщил он. – Это бузина.
– Чего-то ты не такой разговорчивый, как нынче утром! – заметил белокурый, склонив голову набок. – У тебя такой вид, как будто любимая собачка сдохла. Все нормально?
– Да нет, – сказал Баст. – Все не нормально.
– Ну, если он обо всем догадался, так это не наша вина! – поспешно сказал белокурый. – Мы немного подождали после твоего ухода, как ты и говорил. Но мы тут уже несколько часов ждем. Думали, ты не придешь.
– А, черт! – раздраженно сказал бородатый. – Так он все знает? Он тебя прогнал?
Баст покачал головой и снова запрокинул бутылку.
– Ну, тогда тебе жаловаться не на что. – Белокурый потер голову и нахмурился. – Вот тупой ублюдок, поставил-таки мне пару шишек!
– Ну, он получил их обратно с лихвой! – ухмыльнулся бородатый, потирая большим пальцем костяшки рук. – Завтра кровью мочиться будет.
– Все хорошо, что хорошо кончается! – философски заметил белокурый солдат и пошатнулся, чересчур театрально взмахнув своей бутылкой. – Ты поразмялся. Я добыл выпить кой-чего вкусненького. И все мы неплохо подзаработали. Все счастливы. Все получили то, чего им больше всего хотелось.
– Я не получил того, чего мне хотелось, – ровным тоном ответил Баст.
– Ну, это пока, – сказал бородатый, сунул руку в карман и вытащил кошелек, который увесисто звякнул, когда солдат подкинул его на ладони. – Давай-ка поближе к огоньку, и поделим денежки!
Баст окинул взглядом круг, озаренный костром, даже не попытавшись сесть. И снова начал считать, тыкая пальцем в разные предметы: лежащий поблизости камень, полено, топорик…
И указал на костер. Подступил ближе, наклонился и вытащил из него сук длиной в руку. Противоположный конец сука представлял собой тлеющую головню.
– Эгей, да ты пьяней моего! – заржал бородатый солдат. – Я совсем не это имел в виду, когда сказал «поближе к огоньку»!
Белокурый покатился со смеху.
Баст посмотрел на них сверху вниз. И тоже принялся хохотать. Это был жуткий хохот, рваный и безрадостный. Нечеловеческий смех.
– Эй! – резко перебил бородатый – он больше не смеялся. – Что это с тобой такое?
Снова полил дождь, порыв ветра швырнул тяжелые капли в лицо Басту. Глаза у него были черные и сосредоточенные. Новый порыв ветра раздул головню, и она вспыхнула ослепительно-оранжевым.
Светящийся уголь прочертил в воздухе огненную дугу: Баст принялся по очереди тыкать головней в солдат, считая:
Когда Баст закончил, пылающая головня указала на бородача. Зубы Баста багровели в свете пламени. Он совсем не улыбался.
Эпилог
Молчание в трех частях
И снова наступила ночь. Трактир «Путеводный камень» погрузился в молчание, и молчание это состояло из трех частей.
На поверхности лежала гулкая тишина, возникшая от того, чего там недоставало. Если бы шел дождь, он барабанил бы по крыше, бурлил в желобах, мало-помалу смывая молчание в море. Если бы в трактире ночевали любовники, они бы вздыхали и стенали, и молчание устыдилось бы и убралось восвояси. Играй здесь музыка… но нет, конечно, музыки не было. На самом деле, ничего этого не было, и молчание никуда не девалось.
А откуда-то снаружи, из-за деревьев, слабо долетал шум далекой вечеринки. Пиликанье скрипки. Голоса. Топот башмаков и хлопанье в ладоши. Но этот шум был тоненький, как ниточка, ветер переменился и оборвал его, остался только шелест листьев да нечто вроде далекого уханья совы. А потом и они стихли, и осталось лишь второе молчание, как дыхание, задержанное на вдохе.