Хроника времён 'царя Бориса'

Ельцин на пути своего политического восхождения дважды пережил предательство своих непосредственных помощников, должностных лиц, подчиненных ему лично. Правда, оба случая были схожими. Ельцин либо приходил в окружение не своих единомышленников, а, скорее, десантировался на уже занятый плацдарм власти, так случилось в Москве в 1987 году, либо создавал окружение как компромисс, расплачиваясь за свою долю власти, так случилось в 1990 году, когда он был избран Председателем Верховного Совета России. Московский партаппарат его предал классически, массированно, сразу во всех эшелонах. Справедливости ради уточним: как в первом, так и во втором случае Ельцин проявил слабость. Он трудно вписывается в непривычную для себя кадровую ситуацию; оказавшись на высшей ступени власти, он по собственной инициативе, а это синдром одинокого человека, как бы отдаляется от своего окружения, выдерживает дистанцию. Это не проходит бесследно. Аппарат мгновенно свидетельствует заинтересованность в подобных процессах, так как на его глазах сужается круг самых близких. Однако всегда находятся люди, без которых невозможно существование главы государства. Он общается с ними ежечасно. И вот тогда люди, поначалу выполняющие хотя и жизненно важную работу, создающие среду обитания лидера, главы государства, но не его политику: обеспечить его безопасность, отследить распорядок дня, подготовить текст выступления, организовать встречу, - оказываются самыми значимыми. Так постепенно меняется интеллектуальная среда окружения, его многокрасочность. Появляется возможность дозирования информации, а значит, владения гневом и восторгом лидера, направить их на тех людей, которые противостоят теперь уже интересам не Ельцина, а этих, наиболее приближенных лиц. О Ельцине правомерно сказать - Президент был ужален змеей дважды. Его осторожность, недоверчивость сотворены политической судьбой. В окружении Ельцина крайне часто можно услышать слова: "Напрасно он доверяет такому-то". Это слова-предвестники. С этой минуты "такому-то" не позавидуешь. Отрицательная информация о нем плюсуется ежечасно. Иногда это делается из добрых побуждений, искренне. Но очень часто этим злоупотребляют те, кто знает о повышенной ранимости Ельцина.

Подозрение - это ещё и искушение аппарата приоткрыть некую запретную дверь, получить информацию, которой не обладает никто. И тогда складывается классическая ситуация - король не терпит дурных вестей. Вот тогда возглас со стороны, будь то газета, телевидение, радио, - по сути, крик, заставляющий оглянуться власть во благо её собственного спасения. Если ещё власть к тому способна.

В обстоятельном и откровенном изложении причин, в силу которых Попов уходил в отставку, о чем из уст самого Попова Москва сразу же и узнала, безмерно много правды, однако и лукавство тоже есть. Попов не говорит - "я не справился". Он предпочитает иную формулу - "мне не дают справиться".

Я пишу эту главу, сидя в самолете австрийской авиакомпании. В качестве лоцмана на время пролета над нашей территорией по маршруту Токио Вена на борту вместе с австрийским экипажем наш летчик. Он время от времени выходит из кабины и заводит со мной разговор. Российский пилот - яростный приверженец демократии. Суждения его удивительно точны. "Демократы не брали власть, она сама ковырнулась. Повезло. Так удержите, - говорит он возбужденно. - Докажите, что способны её отстоять, и народ пойдет за вами".

Относительно "повезло" я не соглашаюсь с ним, пытаюсь разъяснить ему, что это не везение, а, скорее, приговор судьбы, вынужденность, и она добром не кончится. Мой собеседник молчит, что-то взвешивает, затем соглашается со мной. "Нынче вся жизнь - вынужденность". Мы ещё о чем-то говорим, он вспомнил статью в "Огоньке", точнее, её эпиграф: "В армии нет демократии, но есть ли у демократии армия?" Вдруг так же внезапно заговорил о Гаврииле Попове, назвал себя его сторонником и подытожил: "Ельцин не прав. Он отдал Попова". Мы не договорили, самолет вошел в зону активных воздушных потоков, последовала команда пристегнуть ремни, и наш разговор лишился продолжения.