Хроника времён Василия Сталина

Был Сталин «тонким психологом» и «трезвым политиком» или не был — не берусь судить. Но вот свидетели и очевидцы тех трудных для Отечества дней — участники парада — утверждают, что пятиминутная речь Сталина 7 ноября 1941 года не просто произвела впечатление, а вызвала большой моральный подъем, вселила глубокую веру в нашу победу. Газеты, сбрасываемые летчиками за линией фронта, передавались из рук в руки, и люди, оказавшиеся на оккупированной территории, со слезами радости на глазах узнавали, что Москва стоит, что враг дальше не прошел…

«Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков!..» — эти слова вызвали мощный прилив патриотических сил. Упоминание славных имен России, как точно заметил англичанин А. Верт, «представляло собой обращение к специфически русской национальной гордости народа».

Сталинские соколы

Из Саратова Василий, Степан и Тимур вылетели в Куйбышев. Там, в особнячке на улице Пионерской, жили эвакуированные сестра Василия Светлана, жена брата Якова Юлия с дочкой, Анна Сергеевна с двумя сыновьями, бабушка Василия и его жена Галина. Едва Василий переступил порог дома, охранник поздравил его с рождением сына…

Степан с Тимуром вскоре отправились в Багай-Барановку — доучиваться в запасном полку. Летчик Г.В. Гурко рассказывал о тех днях:

«Начну с того, что в начале осени сорок первого года нас, летный состав Багай-Барановки, стали переводить на жительство из палаток в землянки. Одна из землянок была длиннее всех, и в конце ее было отгорожено небольшое помещение для инструкторов. И вот в один день нас вдруг попросили освободить эту часть землянки. Пришел командир эскадрильи с молотком, гвоздями и стал приколачивать гвозди — вместо вешалки.

Вскоре приводят к нам трех пареньков в кожаных регланах со знаками различия на петлицах младших лейтенантов. Это были Тимур Фрунзе, Степан Микоян и Ярославский. Держались ребята обособленно. Более общительным был Тимур. В наш полк в основном прибывали сержанты. Эту моду — выпускать летчиков сержантами — завел маршал Тимошенко, и пилоты между собой кляли его по всем швам. Знаки различия никто из нас принципиально не носил. И конечно же, тогда всем бросилось в глаза, что трое прибывших — младшие лейтенанты.

Ну а дальше пошло по законам той жизни, которая была в то время: теория, полеты, разные там дежурства, наряды. Из прибывших особенно выделялся Тимур Фрунзе. Он хорошо летал.

Несколько раз к нам, помню, прилетал и Василий Сталин. Пройдет бреющим над аэродромом, взмоет горкой — и на посадку.

Как-то прилетел, а я был дежурным по полетам. Представился ему как положено: Василий был капитан, инспектор ВВС. Он попросил, чтобы я доложил о нем командиру полка. А наш командир полка был майором и сказал мне, чтоб я передал Сталину, что каждый, кто прилетает на аэродром, должен ему представляться, как командиру. На этом дело и кончилось: Василий пошел представляться…»

Да, враг рвался к Москве, жизнь в ЗАПах шла ни шатко ни валко, и с нескрываемой тревогой за свою безучастность в боевой работе Тимур писал сестре:

«Летаем в месяц по чайной ложке. Программа же увеличена: введены стрельбы, полеты строем и воздушный бой. Видно, не скоро я попаду на фронт…»

Однако программа, как это у нас часто бывает, была составлена для программы — ни Тимур, ни Степан, никто другой из летчиков ее так и не закончил: в полку недоставало горючего. Так что вскоре все — на радость всем! — получили назначения в действующие полки и разлетелись. Степан попал в 11-й истребительный, Тимур — в 161-й.

По-разному складывались фронтовые судьбы «крестных» Василия. О Степане в письме брату Владимиру, который также осваивал боевой истребитель, писал младший из сыновей Микояна — Алексей:

«Степка наш сейчас в ПВО Москвы, имеет много боевых вылетов, несколько штурмовок. Я считаю его уже настоящим летчиком…»

Письмо задержалось, отправить его Алексей не успел, и через несколько дней пришлось сделать приписку:

«Знаешь, а Степка в больнице. Попал в аварию и вот лежит. Была ясная зимняя погода. Дул северный ветер. Ярко блестевшая на солнце машина Степана горела как факел. Не растерявшись, он не бросил машину, а повел ее на посадку. Огонь жег уже руки, лицо. Но земля была еще далеко. Степа мужественно спасал машину. Он посадил ее на полянке в лесу. Позже знающие люди говорили, что теоретически сесть здесь невозможно. Но машина была посажена прекрасно! Последний момент посадки Степа не помнит: от боли потерял сознание. Он обжег руки, лицо, поломал ногу. А спасли его деревенские ребята. Они довезли Степана на лыжах к дороге, а потам в санях лошадью — до полевого госпиталя. Сейчас раны заживают, скоро будет ходить, потом опять летать. Он передает тебе привет…»

Не знал Алексей о действительной причине «Степкиной аварии». Все произошло тогда настолько неожиданно и до обидного глупо, что и от многих других решили скрыть истинную причину случившегося.