Сам же он после ранения был назначен рядовым летчиком-инструктором 193-го авиаполка. В дни переучивания летного состава 32-го гвардейского на Ла-5 часто бывал в Люберцах. Переучиванием занималась бригада из работников НИИ ВВС. И вот как-то среди них Василий узнал того инженера, который после выпуска из Качинской школы сватал его в испытатели.
«Встретились мы с эмоциональным выражением взаимной приязни, — писал генерал-лейтенант Печенко. — Произошел, помнится, такой шуточный разговор. У Василия на груди был только один орден, две медали, а у меня — четыре ордена и три медали. “Догонять мне вас и догонять!” — смеясь, заметил он. Я ответил в том же тоне: “По возрасту я вдвое старше, так что шансы обогнать меня у вас немалые”».
Что верно, то верно. Шансы у пилота всегда немалые — или грудь в крестах, или голова в кустах. А возраст, замечено, из тех недостатков, которые со временем проходят…
«Считаете, что достоин?»
К началу 1944-го Василий Сталин, похоже, искупил свою вину за весеннюю рыбалку и 16 января приступил к исполнению обязанностей инспектора-летчика по технике пилотирования в 1-м гвардейском истребительном авиакорпусе. Личным указанием командующего ВВС этот корпус был передан в оперативное подчинение 3-й воздушной армии 1-го Прибалтийского фронта. Гвардейцы корпуса прикрывали наши наземные войска, обеспечивали боевые действия штурмовиков, чем содействовали успешному завершению разгрома вражеской группировки в районе Городка. Это было уже на подступах к Витебску.
Однажды Василий добирался до штаба корпуса из Москвы не самолетом, как обычно, а поездом — стояла нелетная погода. Оригинальный получился тот железнодорожный состав: в голове и хвосте его — на платформах — стояли зенитные орудия, в середине — паровоз, а с ним два классных вагона. Двигаться приходилось по дороге, неоднократно взрывавшейся то нашими партизанами, то немцами, когда те отступали. Так что такой вариант состава был вполне оправдан. А подготовили поезд для Главного маршала авиации А.А. Новикова, к которому Василий и пристроился по пути. С Новиковым на фронт направлялся главный штурман ВВС генерал Б.В. Стерлигов, который потом вспоминал:
«Вошли мы в вагон и скоро, по примеру Главного маршала, разошлись по своим купе на отдых. Вдруг ко мне постучались.
— Войдите, — сказал я, и в дверях показался небольшого роста рыжеватый полковник в авиационной форме, в котором я сразу узнал сына Сталина — Василия.
Я откровенно изумился его появлению, так как на перроне в Москве при отправке нашего эшелона Василия не видел.
— Разрешите, генерал, скоротать с вами время? — спросил полковник, и тут же вслед за ним в купе протиснулся какой-то грузин в форме лейтенанта.
Василий распорядился:
— Коба, сообрази…
Коба исчез, но скоро появился с водкой и закуской.
После двух-трех рюмок мы разговорились. Василий посетовал на отца за свой арест на слишком большой срок, но потом примирительно, как-то по-мальчишески, заключил:
— Ничего, я ему еще покажу!
Тащились мы медленно. В окно вагона хоть не смотри — ни одного целого здания, все мосты взорваны — заменены временными военно-инженерными сооружениями, в окрестностях безлюдно… И я невольно припомнил, как мы проводили инспекцию авиачастей Белорусского военного округа летом 1932-го…»
Генерал Стерлигов в 70-х годах завершил рукопись своих воспоминаний. Немало в ней было откровений флаг-штурмана ВВС, но существующие запреты и ограничения для массовой литературы свели на нет его работу, и рукопись, по сути, рассыпалась. Масса различных инстанций свято блюли непорочность системы — к тому времени уже развитого застоя, — так что авторам мемуаров сопротивляться было бессмысленно.
Мне довелось читать перечеркнутые страницы штурманской рукописи, и несколько эпизодов я выписал для себя.
Так вот, Стерлигов рассказывает Василию о Валерии Чкалове:
«Мы получили приказ произвести детальную проверку авиачастей ВВС Белорусского военного округа, имеющих самую высокую аварийность. Все, конечно, догадывались, с чем она связана. Командующий ВВС этого округа Кушаков требовал от подчиненных выполнения учебно-боевых задач в любую погоду, независимо от времени суток. Он часто поднимал эскадрильи по тревоге и в плохую погоду, и ночью. На первый взгляд, получалось все ладно: в частях высокая боевая готовность. Но руководство авиацией округа старалось умалчивать, за счет чего она добывалась.
Инспекцию — а в нее вошли Алексеевский, Жигалов, Юмашев, Чкалов и я — возглавлял только что назначенный заместитель начальника ВВС РККА Наумов, бывший командир одного из стрелковых корпусов. Ранним утром, помню, мы прилетели в Смоленск. Приземлились на окружном аэродроме, вышли из самолета и тут — своим глазам не поверили! — командующий Кушаков сел в автомашину и демонстративно укатил с летного поля.
Мы сразу же начали проверку по всем специальностям. На разбор результатов инспекции Кушаков тоже не соизволил явиться. Так что на следующий день его сняли с должности.