Я полтора года ездил с Томом Петти и «Хартбрейкерз». Мои последние гастроли. Никакого вдохновения. Что бы там ни было в начале, сейчас все испарилось и съежилось. Том был на вершине, я – на самом дне. Я не мог изменить перевес. Все разбито. Мои песни стали мне чужими, мне не хватало мастерства касаться их обнаженных нервов, я не мог проникнуть глубже поверхности. Мой миг в истории закончился. В моем сердце пела пустота, и я дождаться не мог, когда можно уйти на покой и свернуть палатку. Огребем с Петти деньжат в последний раз и для меня на этом – всё. Я, как говорится, уже на излете. Если не буду осторожен, могу остаток дней своих неистово орать, пытаясь перекричать стену. Зеркало обернулось другой стороной, и будущего мне больше не разглядеть: старый актер роется в мусорных баках на задворках театра своих былых триумфов.
Я сочинил и записал столько песен, но играл очень немногие. Наверное, удавалось исполнять штук двадцать. Остальные были слишком зашифрованными, слишком темными в своем посыле, и я уже был не в состоянии сделать с ними ничего радикально творческого. Как будто таскаю с собой тяжелый пакет гнилого мяса. Я не понимал, откуда они взялись. Сияние потухло, спичка догорела до конца. Я просто делал вид, что двигаюсь. Как я ни старался, мотор не заводился.
Один из музыкантов группы Тома Петти, Бенмонт Тенч, все время просил меня, чуть ли не умолял включить в концерт разные номера. «Куранты свободы» – можно попробовать? Может, «Мои былые страницы»? Или «Случай в Испанском Гарлеме»[110]? Я постоянно и как-то неуклюже отговаривался. Вообще-то я не знаю, кто уходил от ответа, ибо сам я закрыл дверь к самому себе. Проблема была в том, что я слишком долго полагался на инстинкт и интуицию, а теперь эти дамы обратились в стервятников и высасывали меня досуха. Даже спонтанность стала слепым козлом. Мои стога стояли несвязанными, и я начинал бояться ветра.
Турне с Петти было разбито на части, и в одном перестое Эллиот Робертс, один из организаторов, устроил мне ряд выступлений с «Грейтфул Дэд»[111]. Перед этими концертами мне следовало порепетировать с группой, поэтому я отправился в Сан-Рафаэль знакомиться. Мне казалось, это будет легко – как прыгать через скакал очку. Примерно через час мне стало ясно, что группа хочет репетировать больше, причем – совсем не те песни, которые мы играли с Петти. Им хотелось пройтись по всем песням, которые им нравились, а публика такие слышала редко. Я оказался в странном положении и уже слышал визг тормозов. Если б я знал с самого начала, может, и не согласился бы. Я ко всем этим песням совершенно охладел и не знал, как смогу петь их хоть с каким-то зарядом. Многие все равно исполнялись от силы раз – когда я их записывал. Их было так много, что я уже не мог различить, что есть что, – даже слова путались. Мне нужны были отпечатанные тексты, чтобы понять, о чем эти песни, а когда я их увидел – особенно старые и основательно забытые, – я не понял, как вообще можно исполнять их с чувством.