Хроники

Такие станции, как WWOZ, я до глубокой ночи слушал в детстве, и теперь мысленно возвращался к испытаниям юности, прикасался к самому их духу. Тогда, если что-то шло не так, радио возлагало на тебя руки, и ты приходил в норму. Здесь же имелась и кантри-радиостанция – она работать начинала раньше, еще до зари, там крутили песни 50-х, много «западного свинга», с чпокающими ритмами, вроде «Блям, блюм, блим», «Под двуглавым орлом», «У меня за плечом молодая луна», «Колоду карт»[129] Текса Риттера, которую я уже лет тридцать не слышал, песни Реда Фоли. Я такого много слушал. Такая станция была и в моем родном городке. Странная штука, но у меня было чувство, будто я начинаю сызнова, жизнь начинается снова. И джазовую станцию я сейчас включал – она передавала в основном новьё: Стэнли Кларка, Бобби Хатчерсона, Чарлза Ирланда, Патти Остин и Дэвида Бенуа. В Новом Орлеане – лучшие радиостанции на свете.

В Новый Орлеан приехал Эллиот Робертс, составлявший расписание моих гастролей. Показал мне график, и я был разочарован: он сильно отличался от того, что мы обсуждали. В списке осталось очень мало тех городов, где я играл год назад. Грядущие концерты планировались в Европе. Я сказал ему, что мы не об этом договаривались, что мне нужно вернуться туда, где я уже играл.

– Ты не можешь играть в одних и тех же городах каждый год, ни у кого на это не встанет. Оставь их в покое. Пусть они какое-то время поживут без тебя, – сказал он.

Я понимал, что говорит Эллиот, но принять не мог:

– Мне нужно возвращаться в одни и те же места дважды, а то и трижды в год, не важно.

– Тебя представляют определенным образом. Ты мифологичен. Вспомни Джесси Джеймса. В те времена многие грабили банки, многие сбегали из тюрем – было много разбойников, грабителей поездов… А помнят люди только одно имя – Джесси Джеймса. Он миф. В одних городах каждый год не играют, одни банки дважды не грабят.

– Слушай, а это неплохо, – сказал я. Спорить было бесполезно, без толку лезть глубже.

Робертса я взял с собой в студию, где в большой гостиной Лануа уже все подготовил для Рокин Дупси и его «Кейджун Бэнд». Мы начали записывать «Достоинство» около девяти утра. Я знал, что задумал Лануа, и считал, что в этом что-то есть. Дихотомия записи этой песни, основанной на стихах, с мелодическими модуляциями, с качем кейджунской группы, может оказаться интересной… но чтобы понять, так ли это, есть один способ – понять, так ли это. Как только мы попробовали это ухватить, песня оказалась как бы в тисках. Пыхтящие ритмы сковали текст. Стиль этот вроде как не предполагал существования текста вообще. Мы с Дэном встали в тупик. Каждое исполнение отнимало все больше энергии. Мы записали много – разнообразя темпы и даже меняя тональности, – но нас будто внезапно сбросили в ад. Демо-запись, на которой играли только мы с Брайаном и Вилли, звучала естественно и непринужденно, текла гладко. Разумеется, как сказал Дэнни, она звучала незавершенной, но какая пластинка вообще звучит законченной? Дупси был раздражен примерно также, как и я. Мы оседлали странного быка. Впрочем, они с группой ни на миг не потеряли самообладания. Песня вообще-то – совсем не двенадцатитактовая, и чтобы хоть как-то подействовать, ей нужно было проецировать понимание чего-то личного. А она слишком усложнялась и запутывалась. Ей нужно целиком проникнуться атмосферой и окутаться текстурой – а именно в этом так хорош Лануа. Я не мог понять, почему нам это никак не удается. Потеешь часами, пока не замутит. И через некоторое время уже теряешь всякое здравое суждение.