Хроники

Первым делом я сменял свою электрогитару, которая все равно была бы мне без толку, на акустический «Мартин». Человек в музыкальной лавке честно мне ее обменял, и я вышел с новой гитарой в чехле. На ней я играл потом пару лет или около того. Район вокруг университета назывался Дряньгородом – что-то вроде Деревни в миниатюре, нетипичное для остального Миннеаполиса место. В основном там стояли викторианские дома, где селились студенты. Учебная жизнь на время замерла, поэтому дома оставались по большей части пустыми. В самом сердце Дряньгорода я нашел музыкальный магазин. Я искал в первую очередь фолк-музыку и первой увидел пластинку Одетты, вышедшую на лейбле «Традишн». Я зашел в будку послушать. Одетта пела великолепно. Раньше я ее никогда не слышал. Глубокая певица, мощный перебор, и молотила она по струнам будь здоров. Я сразу же выучил чуть ли не все песни с той пластинки, вплоть до молотьбы по струнам.

Со своим новоприобретенным репертуаром я двинулся чуть дальше по улице и заглянул в «Десятичасового грамотея» – битницкое кафе. Я искал исполнителей с похожими интересами. Там оказался первый в Миннеаполисе парень, похожий на меня. Его звали Джон Кернер, и у него с собой тоже имелась акустическая гитара. Высокий, худой, у него на лице постоянно было написано веселое изумление. Мы сразу же с ним сошлись. Некоторые песни мы уже знали оба – «Уобашское ядро» и «Дожидаясь поезда»[164]. Кернер только что демобилизовался из Корпуса морской пехоты и учился на авиационного инженера. Родом он был из Рочестера, Нью-Йорк, женат, а фолк-музыкой увлекся на пару лет раньше меня и научился множеству песен у парня по имени Гарри Уэббер, преимущественно – уличным балладам. Но играл он и много блюзовых вещей, традиционных барных номеров. Мы с ним сели, и я сыграл ему свои песни Одетты и несколько вещей Ледбелли, чью пластинку я услышал раньше записей Одетты. Джон сыграл «Кейси Джоунза», «Золотую тщету» – он пел много в стиле рэгтайм, вроде «Далласского рэга»[165]. Говорил-то он тихо и мягко, но когда пел, становился крикуном с полей. Восхитительным певцом был Кернер, и мы стали много играть вместе.

У Кернера я выучился множеству песен, просто распевая с ним на два голоса, а кроме того, у него дома были пластинки фолковых исполнителей, которых я раньше не слышал. Я много слушал, особенно – «Нью Лост Сити Рэмблерз». Я к ним сразу проникся. Меня в них привлекало все – стиль, пение, звучание. Мне нравилось, как они выглядят, как одеваются, а особенно – их название. Их песни охватывали широчайший диапазон – от горных баллад до скрипичных мелодий и железнодорожных блюзов. Все песни у них просто излучали головокружительную, потрясающую истину. Я не отпускал от себя «Рэмблерз» целыми днями. В то время я не знал, что они дерут весь свой материал со старых пластинок на 78 оборотов, но какая разница? Мне тогда совершенно никакой разницы не было. Для меня оригинальности в них было хоть лопатой греби – люди загадочные по всем статьям. Я не мог их наслушаться. У Кёрнера было много и других ключевых пластинок – в основном лейбла «Фолкуэйз»: «Песни с полубака и матросские напевы»[166], ее я тоже мог слушать снова и снова. На ней пели Дэйв Ван Ронк и Роджер Абрамс, а также некоторые другие. Пластинка меня просто вырубила. Полные ансамбли, гармонический драйв – такие песни, как «Навались, Джо», «Висельник Джонни», «Рэдклиффский большак»[167]. Иногда мы с Кёрнером пели эти песни дуэтом. Еще у него была пластинка фирмы «Электра» с подборкой всякого фолка и разными исполнителями. Там я впервые услышал Дэйва Ван Ронка и Пегги Сигер, там даже сам Алан Ломакс пел ковбойскую песню «Любезная»[168], которую я вставил в свой репертуар. У Кернера имелись и другие пластинки – блюзовые сборники, выходившие на лейбле «Архули», на которых я впервые услышал Блайнд Лемон Джефферсона, Блайнд Блейка, Чарли Паттона и Томми Джонсона.

Я много слушал и пластинку Джона Джейкоба Найлза. Найлз был сам певцом не-народным, но пел народные песни. Такой мефистофелевский персонаж из Каролины, он лабал на каком-то арфоподобном инструменте и пел сопрано, от которого мороз пробирал до костей. Найлз был жутким и нелогичным, до ужаса интенсивным, и от него мурашки по коже шли. Тип явно был к чему-то подключен, без пяти минут колдун. Инопланетный какой-то, а голос у него неистовствовал странными заклинаниями. Я по много раз слушал «Деву, спасенную от виселицы» и «Уходи от моего окна»[169].