– Это, Паша, называется реинкастрация, привыкай. Раз ты пёс, значит, тоже того… – с этими словами Вася вгрызся в колбасу и начал громко чавкать обёрткой.
– Что значит «привыкай»?! Какого ещё «того»?! Да я в самом расцвете сил, мне Наташка на днях сказала, что я всех переживу – как советский пылесос.
– Почему как пылесос? – удивился старый знакомый и принялся облизывать пустой пакет.
– Говорит, шуму много, место занимаю, а что в нашем браке происходит – ни фига не всасываю, – немного пристыженно заявил пёс.
– Я тоже был хоть куда, но разве ж оголённому проводу на земле объяснишь, что ты здоров?
Соратник Василия между тем начал бросаться на проезжающие машины, пытаясь укусить их за колесо.
– Что это с ним? – удивлённо смотрел на него Павел.
– Психологическая травма. Он в прошлой жизни на шиномонтаже работал. Как увидит, что колесо не отбалансировано, сразу теряет голову.
– И что же мне теперь делать?!
– Радоваться, что ж ещё! Я в жизни себя лучше не чувствовал! На работу ходить не нужно, живёшь где хочешь, любая еда в радость, никто тебя не поучает, на мозги не капает – сказка!
– А как же Наташка?
– А что Наташка? Сегодня Наташка, завтра Жучка, а послезавтра и вовсе Джинджер! Хочешь – овчарка, а хочешь – лабрадор. Главное, с бойцовскими не связываться – они, как правило, бывшие стервы.
– Нет, я так не могу, я однолюб.
– Ничего не поделаешь – ты не породистый, да и не щенок уже. Таких как мы никто не возьмёт домой.
– А почему, кстати, я не щенок, а сразу взрослый пёс?
– Ты ещё спроси у меня почему мы зад друг другу нюхаем. Умники будут говорить, что это мы так знакомимся, но на самом деле никто не знает. Просто так заведено, и не нам об этом задумываться.
Колбаса закончилась, а новых «спортсменов» на горизонте видно не было.
– Ну мы пошли. Ты с нами? – спросил, облизываясь, одноухий.
– Не могу, надо попробовать домой вернуться.
– Ну дело твоё. Если что, ищи нас возле молокозавода.
С этими словами псы исчезли в кустах.
Павел Андреевич никогда не был в этой части города и никак не мог понять, в каком направлении ему двигаться.
– Извините, не подскажете, как мне до Василисина добраться? – бежал он за мужиком, который кричал на всю улицу, что его пытается загрызть бешеный алабай.
Павел плохо разбирался в породах, но, судя по отражению в луже, его порода – это итог странного любовного треугольника, в который входили доберман, пекинес и, возможно, чау-чау.
– Простите, не подскажете, какой это район? – обратился он к сорвавшемуся с поводка хаски, но тот лишь бегал вокруг него, без конца радостно повторяя: «Гав-гав».
«Идиот!» – подумал Павел Андреевич и, увидев надпись «Метро», помчал туда.
Там он попытался занять денег на проезд у местных псов, но безуспешно. Один из них бегал за собственным хвостом, без конца приговаривая: «Не может быть, я же директор авторынка, откуда ты взялся?!», а второй протяжно и нудно скулил. Хозяйка привязала его к скамейке и ушла за кофе. Павел Андреевич взывал к его гражданской сознательности и помощи ближнему, но бедолага совсем потерял связь с реальностью и лишь повторял как загипнотизированный: «Принеси мне американо-о-о, без молока-а-а, без са-ха-ра-а-а».
В метро пёс прошмыгнул, слегка прикусив контролёра, который схватил его за хвост. Найдя нужную ветку, он прыгнул в вагон и уселся в уголке, рядом с кокер-спаниелем, чья хозяйка спала.
– Простите, нам необходимо понюхать друг друга, – обратился к нему породистый тип.
– Это ещё зачем? – удивился Павел Андреевич.
– Не знаю, но мы обязаны.
– Только попробуй, я тебе нос откушу.
– Ладно-ладно, не горячитесь. Кстати, вы были на новой выставке современного искусства в центре? Один сплошной декаданс, меня до сих пор никак тоска не отпустит, хочется скулить от безнадёги. Хорошо, что есть сахарные косточки – ими и спасаюсь.
Павел Андреевич не знал, что ответить, потому был краток:
– Гав-гав.
– Хамло, – отвернулся кокер-спаниель и сделал вид, что тоже спит.
На нужной станции Павел Андреевич вылетел как пуля. Он понял, что нет смысла быть вежливым, поэтому просто рычал на всех, кто вставал у него на пути – люди и собаки тотчас отступали. Но были и те, кого он напугать не смог: полицейские, бойцовские стервы, излишне любвеобильные дети. Каждый из них пытался оторвать от бедного Павла кусочек, и когда он добрался до места, то был уже на грани.
Последним оплотом сопротивления оказался домофон – ему Павел Андреевич не смог противопоставить ни зубы, ни лай, ни даже хвост. Силы были на исходе, издав гортанный вопль полный печали: «Наташа-а-а-а!», он рухнул на землю и приготовился к очередной смерти. Кем он теперь будет? Котом? Попугаем? Хомяком? Баобабом? Что приготовила ему жестокая реинкастрация?
– Паша! Паша, твою дивизию! – раздалось откуда-то.
– Что? Что такое? Гав! – вокруг была лишь темнота.
– Да ты достал лаять! Я из-за тебя уже третий раз просыпаюсь! – послышался до боли знакомый голос.
– Наташ, ты?
– Я, кто ж ещё?!
– Ты меня понимаешь?! – с тревогой в голосе произнёс Павел Андреевич.