Хроники Абсурда

– Ещё одна партия тепличных неженок, – пробубнил в ответ коллега. – Два-три занятия отходят, а ты из-за них торчи тут весь день.

– Может, и вообще не придут…

После этих слов в зал зашли двое вчерашних парней – лохматые, грязные, громко матерящиеся.

– Эти, что ли, к тебе? – с опаской спросил тренер.

– Да, эти, – удивлённо ответил Иваныч и подошёл к мальчишкам.

– Пришли, значит.

– А то!

– Ну что ж. Идите переодеваться.

Началась тренировка. Иваныч решил сразу из них весь дух (а заодно и дерзость) вымотать, дав им полный комплекс: разминка, растяжка, подкачка, ну и десять минут батута.

– Ну что, всё? Сдулись? – спросил тренер в конце тренировки, глядя на раскрасневшиеся потные лица.

– А можно завтра мы на козле попробуем? – спросил один из парней, указав на снаряд.

Иваныч был в лёгком шоке, но, не подав виду, сказал:

– Это конь. Можно. Приходите к шести.

На следующий день он был уверен, что мальчишки не вернутся. Боль в мышцах должна была отбить всякую охоту, но парни вернулись. На удивление, они стали ходить почти каждый день, постоянно требуя научить их чему-то новому. Как только один из них научился делать сальто назад, учеников у Фёдора прибавилось. Через год у него уже была целая группа из не самых благополучных семей и домов. Многие, конечно, отсеялись и вернулись на улицу, но несколько человек всё же продолжили тренировки, и на зависть остальным тренерам Иваныч впервые за последние годы поехал на областные соревнования.

Медалей его ребята не завоевали, но это только раззадорило пацанов, и они перевелись в спортивный класс. Тренировок стало больше, сдавались разряды, завоёвывались первые грамоты.

Опыт Иваныча был перехвачен другими тренерами. Шпану собирали по всему городу. Этим ребятам не нужно было согласие родителей, никто за них особо не переживал. Никто, кроме их тренеров. Большинство парней, окончив школу, поступили в техникумы и институты, завязав с большим спортом, но достойно войдя в большую жизнь. А некоторые поехали на сборы. В их числе были и ребята Фёдора, их судьба уже была предопределена. Впереди маячил первый в их жизни чемпионат Европы.

Усатый гость

Никита Сергеевич был самым известным тараканом в общежитии. Имя он получил за свою непреодолимую любовь к консервированной кукурузе. В ней он был зачат, в ней родился, в ней и планировал закончить свой век. Благо в общежитии с этим проблем не было. Банки из-под консервов часто валялись порой в самых неожиданных местах, и нередко переходили в разряд пепельниц, ещё не будучи до конца опустошёнными.

Никиту Сергеевича знали в лицо, его уважали и стремились убить все жители дома, но «усатый» всегда избегал страшной участи. Постепенно к нему пропал интерес, так как всех остальных его сородичей вывести всё же удалось. Таракан смог каким-то образом выработать иммунитет к абсолютно всем возможным ядам. Он часто ночевал в разбросанных по всему коридору ловушках, которые жители общежития прозвали хрущёвками.

Однажды в общежитие въехал непрезентабельного вида профессор по фамилии Угрюмов. Дядя этот был известным на всю область химиком, а в общежитие переехал, так как при разводе его жена и двое оборзевших сыновей-старшеклассников отжали у Угрюмова всё движимое и недвижимое имущество. Профессор был человеком очень педантичным, чистоплотным, а ещё гордым. В общем, совершенно ненормальным по меркам общежития.

Профессора невзлюбили быстро – примерно через полчаса после его приезда.

– Морда шибко умная, – в принципе это всё описание, которое смогли дать ему жители этажа.

Не успел он въехать, как тут же начал своим уставом донимать всех местных.

– В коридоре не курите, посуду свою по кухне не разбрасывайте, воду в туалете смывайте, полы мойте, – список требований Угрюмов зачитал на общем собрании, которое созвал сам и являлся единственным его участником, не считая Никиты Сергеевича.

Угрюмов не ждал любви от новых соседей. Он ждал тишины, чистоты и покоя. В общежитии, естественно, получить подобное сложней, чем собаке диплом бакалавра.

Каждое утро профессор плыл в уборную в густом тумане сигаретного дыма. Иногда получал веслом по голове и тут же слышал в свой адрес призывы вроде: «Аккуратней быть надо».

Пару раз Угрюмов прилипал к полу на кухне. Приходилось идти в свою комнату босиком. Правда, когда он возвращался за обувью, её уже кто-то успевал стащить. По ночам он засыпал под звуки расстроенной своей судьбой гитары, благородного гусарского мата, а ещё разбивающейся посуды и драки соседей.

Мужчина ненавидел этот дом, и дом отвечал ему взаимностью, но, так как дела у профессора шли неважно, обоим приходилось терпеть общество друг друга.

* * *

Угрюмов познакомился с Никитой Сергеевичем ранним декабрьским утром, перед самым Новым годом.

Таракан неспешно прогуливался по стене прачечной, где химик в это время стирал носки.

– Добрый день, – поздоровался Никита Сергеевич. Ну, точнее, он не здоровался, а просто пошевелил усами, но условно это можно было считать проявлением хороших манер.