– Ну-у… – протянул Мэттью и помолчал. – Может быть… – он снова помолчал. – Может, я и правда немного… хватил лишку. «Ты что, не хочешь дружить со мной? Но ведь остальные-то уже дружат. Так что ты совершаешь большую ошибку». Может, я действительно перестарался? Вполне вероятно.
– Ты закончил? – спросил Томас. – Слава Ангелу. Ты же знаешь, как меня нервирует, когда вокруг много народа! Ты знаешь, что я никогда не могу придумать, что бы им сказать! Я не остроумен, как ты, не могу оставаться выше всего этого, как Джеймс, и не витаю вечно в облаках, как Кристофер. Я приехал в Академию, чтобы сбежать от собственных сестер, которые вечно мной помыкали, но даже сестры бесили меня куда меньше, чем эти летающие кругом тараны и вечные сборища по вечерам. Можно мы хоть иногда будем сидеть в тишине и покое?
Джеймс уставился на Томаса.
– Неужели кто-то и вправду считает, что я «выше всего этого»?
– Нет. Большинство считает тебя «дьявольским отродьем», – с готовностью отозвался Мэттью. – Или уже забыл?
Томас как будто хотел снова повесить нос, но воспрянул духом, увидев, что Джеймс на него не обиделся.
– А почему они так считают? – вежливо вклинился Кристофер.
Джеймс удивленно воззрился на него.
– Потому что я превратился из живого человека в призрачную тень?
– О-о, – отозвался Кристофер. Его задумчивые лавандовые глаза на мгновение сфокусировались. – Это очень интересно, – обратился он к Джеймсу. – Может, ты разрешишь нам с дядей Генри поставить на тебе кое-какие эксперименты? Мы могли бы начать прямо сейчас.
– Нет, не могли бы, – возразил Мэттью. – Никаких экспериментов до завтрака. Добавь это в свой список, Кристофер.
Кристофер вздохнул.
Вот так у Джеймса и появились друзья. Он полюбил Томаса с Кристофером именно так, как всегда себе представлял.
Но из новых друзей Мэттью все-таки нравился ему больше всех. Фэйрчайлд всегда охотно разговаривал о книгах, которые Джеймс прочел, или рассказывал им истории – ничуть не хуже тех, что в книгах. Он всегда старался разыскать Джеймса, когда того по тем или иным причинам с ними не было, и столь же усердно защищал Джеймса от остальных, когда они были все вместе. Прежде Эрондейлу почти не о чем было писать домой, а теперь во всех своих письмах он рассказывал о Мэттью Фэйрчайлде.
Правда, Джеймс подозревал, что Мэттью, скорее всего, испытывает к нему только жалость. Ведь он всегда присматривал за Кристофером и Томасом – так же заботливо, как за своим отцом. Мэттью просто был добр.
Но теперь все шло именно так, как должно было пойти с самого начала. Теперь Джеймс с огромным удовольствием разделил бы комнату с Мэттью – если бы этот вопрос сейчас вообще стоял.
– Почему тебя зовут Дьявольскими Глазами, Джеймс? – однажды спросил Кристофер, когда они все сидели вокруг стола и изучали рассказ Рагнора Фелла о Первых Договорах.
– Потому что у меня золотые глаза, словно горящие зловещим адским пламенем, – ответил Джеймс. Он как-то подслушал эту фразу у одной из учениц и посчитал, что это звучит очень поэтично.
– А-а, – протянул Кристофер. – Стало быть, ты похож на своего дедушку? Того, который демон, я имею в виду.
– Слушай, нельзя вот так запросто спрашивать у человека, похож ли он на своего дедушку-демона! – возмутился Томас. – В следующий раз ты, видимо, спросишь профессора Фелла, не похож ли он случаем на одного из своих родителей – того, который демон! Ой, ты только смотри не задавай ему этот вопрос! У него язык раздвоенный, как у змеи, – кто его знает, вдруг он и ужалить может?
– Фелл? – заинтересовался Кристофер.
– Наш учитель, – отозвался Мэттью. – Зеленый.
Кристофер, казалось, искренне удивился:
– У нас есть зеленый учитель?
– Джеймс похож на своего отца, – неожиданно заявил Фэйрчайлд и задумчиво перевел на Джеймса взгляд сощуренных смеющихся глаз. – Или будет похож, когда покажется из-за книги и перестанет смахивать на обложку, торчащую углами во все стороны.
Джеймс медленно поднял открытую книгу еще выше, чтобы совсем спрятать лицо, но тайно порадовался тому, что услышал.
Теперь, когда Джеймс подружился с Мэттью, многие переменили о нем свое мнение. Эсме, перехватив Джеймса в одном из темных углов, извинилась за то, что Майк выставил себя идиотом. И попросила, чтобы он, Джеймс, не толковал это проявление дружеского участия в каком-то романтическом смысле.
– Потому что вся моя нежность – для Мэттью Фэйрчайлда, – добавила она. – Пожалуйста, замолви там за меня словечко.
Жизнь с каждым днем становилась все лучше и лучше. Но до идеала ей было еще далеко. Некоторые по-прежнему его боялись, по-прежнему шипели в спину «Дьявольские Глаза» и бормотали что-то о нечистых тенях.
– Pulvis et umbra sumus, – однажды вслух заметил Джеймс, когда услышал уже неприлично много шепотков. – Отец иногда это повторяет. Мы – всего лишь прах и тени.
Некоторые ученики принялись тревожно переглядываться.
– Что он сказал? – громким взволнованным шепотом спросил Майк Смит.
– Это не язык демонов, клоун, – резко ответил Мэттью. – Это латынь.