Хроники Б-ска +

…Все проходит. Все меняется. Теперешние рынки мало чем напоминают тот, на котором стояла его тренога, и улицы Б-ска совсем не те, по которым пылила его телега. «Нашел о чем писать, – сказал мне один очень серьезный товарищ. – Мало ли в городе было интересных людей! Их именами названы улицы, о них рассказывают музейные стенды и памятные доски, они строили, творили, писали, открывали… Да тут только копни!»

Он, конечно, прав, этот серьезный товарищ. Наверное, даже наверняка среди них были интересные люди. Но они сидели в кабинетах, залах заседаний или в творческих мастерских, и мне с ними общаться не доводилось. Зато я прожил жизнь бок о бок с теми, без которых вряд ли в полной мере можно составить полное представление о нашем городе. Вот о них я знаю. О них и рассказываю…

Уллуна

Город жался к реке. Когда на единственной, проложенной вдоль правого берега Десны, улице не стало хватать места, строения, торопливо расталкивая друг друга, полезли на горки, отгораживаясь разномастными и разнокалиберными заборами и палисадниками. Совсем недавно по городу прокатилась война, о чем напоминали многочисленные смотрящие черными глазницами окон развалины и преобладающий защитный цвет одежды несношенных еще после демобилизации гимнастерок и шинелей. На самой макушке Ленинской» улицы, где ее пересекала улица Луначарского, стояли два двухэтажных, еще дореволюционной постройки дома с кирпичными первыми этажами и бревенчатыми вторыми. Дома объединяла в общий ансамбль массивная кирпичная арка. Арка вела в затененный двор, ограниченный по всему периметру приземистыми кирпичными строениями, служившими, видимо, ранее амбарами и конюшнями, а теперь приспособленными под жилье. До революции дома принадлежали то ли купцам, то ли приказчикам, а теперь их населяла пестрая армия жактовских квартиросъемщиков.

Один из них, жестянщик и отличник промкооперации Лазарь Рабинович, принялся как-то за общественно полезное дело – изготовление нового номерного знака. Старый насквозь проржавел и скособочился, отчего Лазаря никак не мог отыскать объявившийся родственник из Жмеринки. К тому же старый номерной знак вызывал неудовольствие участкового милиционера Полтора Ивана. Лазарь Рабинович подошел к делу основательно и ответственно: смастерил из оцинкованной жести рамку, вставил в нее стекло и, обставившись кистями, растворителями и красками, приступил к написанию текста.

Лазарь Рабинович носил галифе с вечно болтающимися штрипками и гимнастерку с медалями «За Победу над Германией», «За Победу над Японией», орден Красной Звезды и значок «Отличник промкооперации». Орденом Красной Звезды награждали за серьезные ранения. Лазарь получил на фронте контузию, был инвалидом войны, а потому и работал в артели инвалидов жестянщиком, где и был награжден за ударный труд значком «Отличник промкооперации». Лазарь очень гордился значком. Еще бы! Если ордена и медали были почти у всех фронтовиков, то такого значка не было больше ни у кого, даже у маршала Буденного. Вокруг скамьи, облюбованной им под творческую мастерскую, толкались любопытные. Мишка Милорадов, грузчик железнодорожной станции, отгреб несколько в сторону и долго, внимательно смотрел нефокусирующимся взглядом на Лазареву работу.

– На морду Рабинович, а в натуре Левитан! – констатировал Мишка, удивляясь, как Лазарь умудряется писать буквы на обратной стороне стекла и в зеркальном изображении.

Рамку оставили сохнуть до утра под застрехой. Утром Лазарь Рабинович, жестянщик и отличник промкооперации, поспешил во двор к своему творению. В прозрачной синеве зарождающегося утра кружились пушинки. Сонька Кац на веранде второго этажа потрошила курочку. Пушинки, как магнитом, притягивало к крашеной рамке. Увидев подобное безобразие, Лазарь Рабинович задохнулся от возмущения и выразил в сторону Сонькиной веранды свое категорическое «фе!». Сонька выглянула наружу и, увидев Лазаря, завелась с пол-оборота. Сонька всегда находилась в страшно возбужденном состоянии, с ней старались не вступать в пререкания и «за глаза» называли «мишугенэ». С Лазарем Рабиновичем у нее была родовая вражда. То ли его прадед охмурил ее бабку, то ли наоборот, толком уже никто не помнил, но они враждовали семьями, как Монтекки и Капулетти.

Лазарь Рабинович, жестянщик и отличник промкооперации, пытался снять пух со стекла и матерно выражался.

– Об чем увесь этот шум, детка? – выползла во двор подслеповатая тетя Песя Курцер.

– Да вот, – как можно вежливее объяснил Лазарь, поднося к ее глазам рамку, – опять эта «мишугенэ» весь двор своими перьями забросала!

Сонька взвыла наверху, как раненая волчица, и на еврейском языке призвала Всевышнего ниспослать на голову супостата пару простых и пару гнойных фурункулов.