Хроники Б-ска +

Луки и стрелы на Чермете любили не меньше «бухалок» и «поджигалок» – тут можно и твердую руку, и верный глаз показать. А как радостно бьётся сердце, когда твоя стрела с хорошо заточенным наконечником из оболочки винтовочного патрона, воткнувшись, дрожит в самом центре мишени!.. Словами не передать. Тупоносые оболочки от автоматных пуль великодушно дарились малышам – им острые стрелы иметь рано, пусть пока так тренируются. Ребята постарше постоянно соревновались в дальности (тут нужен тугой лук и крепкая рука) и в меткости.

Но меткое попадание – это не только верная рука и острый глаз, это ещё и хорошее оружие. Чем опытнее стрелок, тем качественнее у него и лук, и стрелы. Хороший лук выстругивался из дуба, высушивался, затем вымачивался в горячей воде, размоченным выгибался и снова высушивался, а уж затем натягивалась тетива. В изготовлении тетивы было тоже много тонкостей… А оперение стрел… А изготовление арбалета…

Но вот всё сделано, вот твои стрелы вонзаются только в центр мишени, вот ты уже признанный стрелок… Что дальше? Рано или поздно возникает желание выстрелить во что-нибудь живое…

В нашем дворе жил очень злой петух. Во всех петушиных боях он неизменно одерживал верх. Он был красив, как никакой другой, но и сволочь был первостатейный. Он нападал на всех, включая своих хозяев. Взмахнув своими огромными крыльями, он взлетал человеку на голову и начинал долбить, долбить с остервенением до крови. Из нашей братии от него пострадали почти все. В конце концов чаша терпения переполнилась, и мы приговорили петуха к смерти. По команде «огонь» дюжина стрел вонзилась во всеобщего обидчика… Петух был сильной птицей и умер не сразу, он дергался, падал, вставал и снова падал… Не знаю, как у кого, а у меня с тех пор больше не возникало желания стрелять в живое, хотя смерть свою петух и заслужил… Мы даже отказались от своего первоначального намеренья использовать перья из его прекрасного хвоста для своих театральных костюмов. Жуткая смерть петуха как-то не вязалась с нашими театральными устремлениями…

А тяга к театру, к актерству в нашем кругу была неистребима… Но это уже совсем другая история.

Чермет театральный

Может быть, определенное влияние на весь Чермет оказал находящийся здесь «дом артистов»? Ведь почти все театральные «звёзды» Б-ска жили у нас, именно в этом доме – было кому подражать.. Может быть, сказалось то, что многие из нашей черметовской братии хорошо знали театральное закулисье, ибо были детьми театральных работников. Может, повлияло само послевоенное время с его непомерной тягой к чему-то светлому, красивому, чего так не хватало в военные годы и чем долго не могли насытиться в послевоенные. Черметовский люд знал весь репертуар местного театра. Были театралы, которые смотрели отдельные спектакли по нескольку раз, если одну и ту же роль играли разные артисты.

Я что-то не слыхал, чтобы сегодня в каком-либо районе дети без всякой «организационной помощи» взрослых подготовили представление для родителей. А мы даже афиши вывешивали, чтобы приходили не только свои, но и все, кому интересно. А интересно было многим. Из дальних переулков приходили со своими табуретками, чинно усаживались, смотрели, аплодировали…

В нашем доме жила Бешеная Галка, девчонка огромной энергии и неуёмного темперамента. Собрав кучу старых театральных и филармонических афиш и вырезав из них нужные буквы, мы под её руководством клеили афиши к своим представлениям. Она была одновременно и страшная выдумщица, и великий организатор. Стоило ей только появиться, как все сразу начинало крутиться вокруг неё. Остановить Галку в её порыве было невозможно по определению.

Вот она, влетев как метеор в наш круг с очередной идеей, размахивает руками, что-то объясняет, раздаёт задания… А через какое-то время я, не имея ни голоса, ни слуха, уже репетирую песню милиционера из какой-то филармонической программы… Именно Галка убедила меня в том, что я не только могу, но с «такими данными» просто обязан петь на сцене, и я пел, и мне аплодировала публика, и слава вокалиста уже маячила на горизонте, но… В нашей школе был хор, очень хороший хор, руководил им тогда ещё начинающий композитор Бумагин, к нему я и пришёл. После прослушивания выяснилось, что никаких «таких данных» у меня нет, а те, которые есть, не позволяют мне петь даже в последней шеренге школьного хора.

Но это где-то там, на школьной сцене мне, видите ли, нельзя петь, а у себя на Чермете – МОЖНО! Здесь мой талант ценят! Здесь МОЙ ЗРИТЕЛЬ! И я пел, читал стихи, играл в наших же самопальных спектаклях, а зритель… Не знаю, право, чего было больше у нашего тогдашнего зрителя: взрослой снисходительности к нашим «шедеврам» или потребности в зрелищах вообще, но приходили ведь они на наши «действа», любили своих маленьких артистов, а мы любили их и играли для них… Хорошо ли играли, плохо ли – разве это сегодня важно.