Хроники Б-ска +

На этом не остановились и срезали холм «до основания». Впоследствии на его месте возвели помпезный киноконцертный зал «Дружба», фонтан в форме план-шайбы токарного станка и пустынную набережную, на которой нынче выгуливают собак.

А тогда справа от собора красовались арочные деревянные ворота – центральный вход на базар. По Калининской, подымая едкую пыль, тарахтели редкие «эмки», «полуторки», «трехтонки» или же ленд-лизовские «студебеккеры» и «виллисы». Их было меньше, чем пугливых лошадей, которые шарахались от машин, не слушая возчиков.

Напротив базара, на стене теперешней школы рабочей молодежи, висело огромное панно. Бравый румянощекий солдат, с лихим русым чубом из-под заломленной набок пилотки держал в руке, как бы угощая, раскрытую пачку папирос «Казбек». В другой руке он держал уже дымящуюся колечками, наполовину скуренную папиросину. Весь его вид выражал довольство и силу. Внизу призывно алела надпись: «На папиросы не сетую. Сам курю и вам советую!» До борьбы с курением дело еще не дошло.

Сам рынок представлял собой экзотическое зрелище – разнокалиберные деревянные магазинчики, киоски, туалеты, навесы и крытые прилавки. Торговали здесь овощами, фруктами, мясными и молочными продуктами, трофейными вещами и тканями, скотиной и птицей, жестянкой, скобянкой, патефонными пластинками и семечками.

На задах, вдоль берега, ютились катакомбы из разномастных ангарчиков, сарайчиков и навесов – цеха артели инвалидов «Металлист».

Здесь делали металлические кровати, оцинкованную посуду и садово-огородный инвентарь. На заднем выезде стояла кузница, где можно было подковать лошадей.

На левом берегу, напротив базара, к городу подходила железнодорожная ветка. Поутру окутанный дымом паровозик серии «СУ» притаскивал к вокзалу полдюжины вагонов со станции Б-ск I. Из вагонов высыпал увешанный корзинами, авоськами, мешками торговый люд и через мост спешил на рынок. Территория рынка заполнялась телегами, тачками, коромыслами и «парашютами» – этим чисто брянским изобретением (корзина в платке за спиной).

Горами высились глиняные кувшины, горшки, миски. Гроздьями висели деревянные ложки и лыковые лапти, громоздились дубовые бочки и кадки. Китайцы развешивали бумажные веера, гирлянды, надувные шарики с пищалками. Демонстрировались традиционные безворсовые коврики с расписными лебедями и пухленькими ангелами. Тупо поглядывали свинки-копилки, фарфоровые волки и слоники. Народ толкался, шумел и спорил. Тут и там целыми таборами носились цыгане, карманники, торговцы водой и морсом, леденцами на палочках.

Типажи

– Бабоньки-дамоньки! – зазывал зрителей небритый верзила, потряхивая мешком. – Продаю поросенка! Дешево продаю поросенка!

Верзила шарил рукой в мешке, пытаясь вытащить на свет божий отчаянно визжащего поросенка. Тот не давался. Потеряв надежду справиться с тварью, хозяин зло пинал мешок сапожищем.

– Ты чо, гад, над скотиной издеваешься? – вставал на защиту несчастного кто-то из зрителей под возмущенный ропот остальных.

– А ты не встревай, тебе не продаю!

– Ну, прибил, наверно, свинку, обормот, – сожалела, вздыхая, женщина.

Верзила добивал исходившую визгом свинью об угол киоска и вытряхивал из мешка под ноги зрителей… кирзовый сапог. Мужики хохотали, а бабы с воплями прыгали в стороны.

– О-ё-ёй! – вдруг заходилась одна из зрительниц. – Сумку срезали!

А злодей, подхватив сапог, уже растворялся в толпе. Услышав милицейский свисток, все спешили покинуть место происшествия…

Раздвигая толпу выставленной вперед палкой, скакал одноногий инвалид по кличке Журавель. На линялой гимнастерке звенели боевые ордена и медали. На голове Журавеля, как на витрине, красовалась новенькая восьмиклинка.

– Кому картуз бостоновый? Картуз кому? – зазывал он покупателей.

Пустая брючина по самую культю была набита товаром. Найдя покупателя, Журавель подозрительно осматривался – нет ли рядом милиционера, залезал в расстегнутую ширинку и молниеносно выхватывал из штанины восьмиклинку.

Извлеченный картуз был какого-то линялого цвета и никак не тянул на витринного собрата. Журавель тут же пресекал все возражения: «Энтот не продается, для себя шил!»

Как бабочку сачком, он ловил восьмиклинкой голову клиента, несмотря на то, что тот упирался и крутил головой. Недовольный покупатель возвращал товар и настаивал на витринном образце. Тяжело вздыхая и закатывая глаза, словно расставаясь с самым дорогим в своей жизни, Журавель стаскивал с головы картуз. Когда покупатель рассчитывался, Журавель вынимал из штанины копию проданного и водружал на голову. Несимпатичный экземпляр занимал место в штанине.

– Дяденька, солдатик! – хватали за руки и полы шинели проходящих мужчин цыганята. – Дай рупь!

Чумазые, немытые, они отталкивали друг друга, стараясь первыми схватить подачку.

– Дяденька, дай еще, на пузе и на голове станцуем!

Мужчина нехотя лез в карман: «Ну, давайте, танцуйте!» Цыганята плюхались животами в пыль, били себя по ляжкам и делали корявые кувырки, в то время как девочки хлопали в ладоши и пели противными голосами: «Арбуз-дыня, Шахна синя…»