Хроники Бастарда: Ив

В жизни Бланш все было попроще, но и у хорошенькой дочери ростовщика хватало неприятных моментов. От сторонних людей она с детства слышала в свой адрес, что родись она с такой внешностью в знатной семье, отбоя от женихов не было бы. А так придется довольствоваться каким-нибудь зажиточным горожанином, который спустя пару лет начнет крепко выпивать и поколачивать. Будущее ей прочили не самое приятное, и Бланш приложила все свои силы, чтобы этого избежать.

С Риганом они познакомились в Ньюкасле. Будущий не-наследник лорда Эванса шел в очередной кабак напиться с утра пораньше, а она приехала в город, чтобы пройтись по магазинам со своей кузиной. Эта мимолетная встреча стала для обоих судьбоносной.

Бланш действительно была красавицей: невысокая, изящная, рыжеволосая, с точеными чертами холеного личика и ярко-голубыми глазами. Риган влюбился с первого взгляда, а она, узнав о его внимании, навела справки. К сожалению, для Бланш, тайна происхождения Ригана держалась в стенах Эванс-Холла, поэтому она сразу ответила на его ухаживания.

Вне всяких сомнений, он был хорош собой, но больше всего в нем ее привлекал его титул. С каждой новой встречей он все больше влюблялся в нее, и вскоре в этом чувстве к нему присоединился его братец Захари, который был очарован будущей женой Ригана.

Рухнуло все разом, он до сих пор помнил тот чертов дождливый день, в который нелегкая вынесла его в сад вместе с кузеном. Четырнадцатое августа тысяча восемьсот двадцать первого года. Бланш случайно услышала их разговор о том, что титул и поместье достанутся Захари, а не ему. Услышала и сбежала, чтобы спустя несколько месяцев вернуться в дом сначала нареченной, а затем и женой молодого лорда Захари Эванса.

Воспоминание о том дне, о последовавших за ним месяцах, о персональном аду Ригана и перерождении, были не самыми приятными. Равно как и его возвращение в Ньюкасл спустя год, когда он узнал о смерти Бланш, убил всех, кому не посчастливилось в тот вечер оказаться в их родовом гнезде, и изменил Захари. Он до сих пор помнил кровь на своих руках, разорванные, изуродованные тела. Крови было много, и она была повсюду.

***

Эванс-Холл

(близ Ньюкасл-апон-Тайн).

Осень 1821 г.

У нее была поразительно светлая улыбка. Когда она улыбалась, вокруг становилось светлее – по крайней мере, Ригану казалось именно так. Бланш Браун-Линтон появилась в его жизни два года назад, и он сразу понял, что пропал. С первого взгляда, обращенного на него, с первой улыбки, с первого прикосновения ее изящной руки, затянутой в атлас перчатки, с первых слов: «Рада знакомству, мистер Эванс».

То, что она выбрала наиболее перспективного… его брата, осознание этого, ничего не меняло. Он любил ее. Он жил ей. Даже в своем новом мире.

Мир оказался меньше, чем можно себе представить. Слишком тесным и пустым – без тех, кто был дорог. Новая жизнь, новые ощущения слишком быстро приелись. Быстрее, чем Риган мог себе представить. Восприятие, осязание стали ярче, отчаяннее, в том числе и тоска по тому, что осталось за чертой. Человеческие чувства, усиленные многократно, сводили с ума. Чувства к ней. Тоска по брату. Осознание, что назад дороги нет. Неприятие того, кем он стал. Звериная сущность, рвущаяся на свободу.

Это было гораздо страшнее, чем можно себе представить. Он знал, что ему больше нет места в их мире, и все-таки вернулся. Вернулся, чтобы увидеть.

Бланш Браун-Линтон Эванс.

1799—1821

Любимой жене.

Дорогой дочери.

Он отвернулся: это было слишком больно. Больно – тщедушное слово, сердце словно рвало на части. Риган не представлял, какой была бы боль, оставайся он человеком, но это было невыносимо.

Ветер взметнул сухие листья, швырнул в лицо потоки холодного воздуха и только тогда он поднял глаза на сторожа, переминавшегося с ноги на ногу, зябко кутающегося в хлипкий плащ. Старик закашлялся и Риган бросил взгляд через его плечо, в темноту кладбищенских тропинок.

– Домой бы вам, лорд Эванс, осень нынче очень холодная. Еще заболеете, не дай Бог.

– Когда это случилось? – сухо спросил Риган, будто бы не слышал его последних слов.

– Да две недели как похоронили, – отозвался старик и поплотнее закутался в старую продуваемую всеми ветрами тряпку, – ваш брат сам не свой был, да и сейчас, говорят, как с цепи сорвался. Путается невесть с кем, пить начал.

Под тяжелым взглядом старик осекся и спешно забормотал извинения, но Риган уже его не слышал. Вложив в его руку золотую монету, Эванс молча направился к выходу. Лунный свет не проникал сквозь свинцовый саван туч. Все будто погрузилось в бесконечную, непроглядную тьму.