Хроники ближайшей войны

– Серьезному писателю трудно пробиться,- вступился за издательское дело Михаил Сеславинский.- Вот Жак Ширак в свое время перевел «Евгения Онегина» и разослал перевод в двенадцать издательств. Никто не отозвался. Приняли его к печати только в 1974 году, когда господин Ширак стал премьер-министром.

– Да, да!- воскликнул Ширак.

– Перевод, как женщина,- язвительно заметил Радзинский.- Если красива, то неверна, а если верна, то некрасива.

– А ваши переводы на французский?!- мстительно спросил Ширак.

– Исключения подтверждают правило,- парировал Радзинский, приобнимая свою переводчицу.

Виктор Ерофеев, однако, чувствовал себя все еще недопиаренным. Он подошел к обоим президентам и сказал:

– У России и Франции всегда были глубокие культурные связи. Но раньше они были как бы в подполье. А вот теперь, при этих двух президентах, они очень поднялись.

Чувствовалось, что он хотел бы и Владимиру Путину подарить свою книгу «Хороший Сталин», но то ли его смущало название (вдруг Путин прочтет только его и воспримет как руководство к действию?), то ли не было с собой русского экземпляра.

– Кстати, вы заметили, как мы организовали потепление к вашему приезду? Давно в Париже не было такого количества русских писателей,- заметил Ширак.

– Да,- заметил военный писатель из Ростова Сергей Тютюнник.- И даже один полковник.

Я испугался его смелости, но оказалось, что он имел в виду себя.

– Некоторых писателей здесь нет,- пояснил Сеславинский,- потому что они ухаживают за французскими женщинами.

Вероятно, он имел в виду Татьяну Толстую и Наталью Иванову, которые как раз в это время проводили собственные творческие встречи в книжном салоне.

После этого все пошли фотографироваться. Я стоял совсем рядом с Путиным и мучительно думал, что бы ему сказать. Вот он стоит рядом со мной, этот невысокий человек, о котором я написал в «Собеседнике» столько стихотворений. На нем белая рубашка, синий в мелкую белую точку галстук и серый костюм, брюки которого ему, кажется, чуть длинноваты. Ботинки у него черные и очень блестящие. Глаза светло-голубые. Морщины на лбу в непрерывном движении. Он вообще часто морщит лоб, словно говоря: «Да ну?!» Хотя понятно, что удивить его трудно. Это он шутит. Вот он смотрит на русскую литературу и думает: «Пятьдесят русских писателей… Да ну?!» Ему даже удивительно, что в России осталось столько писателей и вот они даже куда-то ездят. И при этом он отлично видит, что все эти писатели с ним здороваются крайне почтительно и некоторые даже ловят его взгляд. Это обаяние власти, с ним ничего не поделаешь. Хотя все писатели отлично знают цену этой власти. И он, Владимир Путин, тоже отлично ее знает. И даже догадывается о цене писателей.

– Владимир Владимирович,- спросил я его наконец во время фотографирования в президентском саду, перед фонтаном, под теплым парижским солнышком.- А что бы вы сами хотели почитать, если бы у вас было время?

– Я-то?- переспросил он.- Сурьезный вопрос… А между прочим, у меня есть время,- сказал он и посмотрел на меня с таким видом, как будто и меня читает и все про меня знает.

– И что вам нравится?

– Если я скажу, это будет заказ,- ответил он.- Так что секрет.

Я потом подошел к Олегу Добродееву, стоявшему неподалеку, и спросил: ну что же, что он все-таки читает?!

– В основном мемуары девятнадцатого века,- признался Добродеев.- Кое-что я ему рекомендую. Он много читает.

– А вы с ним разговариваете?

– Бывает.

– Вы ему скажите, что ли,- сформулировал я наконец самое главное,- что если народ почувствует страну своей, то он сделает чудеса. А то у нас она как не своя, и мы себя не чувствуем нужными ей…

– Правильно,- грустно сказал Добродеев.- Вот во Франции у каждого есть чувство личной вовлеченности в историю. Я же Францией много занимаюсь, историей… Помимо основных своих дел…

Ясно было, что будь его воля – он занимался бы, конечно, в основном Францией.

– А вы чего-нибудь попросили у президента?- спросил я у своего любимого писателя Валерия Попова.

– Да у меня все есть,- сказал он смущенно.- Разве что ума… Или таланта…

– Странное у меня чувство,- признался я любимому писателю.- Общение с властью – такой интимный процесс… вроде любви… Будто публично занялся любовью. И стыдно, и приятно. Но закончилось, кажется, благополучно.

– Это будет видно недели через три,- дальновидно заметил Попов.

2005 год