Хроники Брэдбери

Мы с Рэем Брэдбери почти сразу нашли общий язык. Ему понравилось, что я прочел все его произведения. Слава и богатство никогда не привлекали Рэя, он не любил слово «знаменитость», однако жаждал восхищения и признания. Когда к нему подходили незнакомцы со словами «Ваши книги изменили мою жизнь», он часто плакал. Так случилось и 14 декабря 2001 года – в день, который мэр Лос-Анджелеса Джеймс К. Хан объявил Днем Рэя Брэдбери. Когда Рэй шел домой после празднования в мэрии, из толпы к нему приблизился инвалид и сказал: «Спасибо за то, что вы изменили мою жизнь». Рэй был тронут до глубины души. А на Международном фестивале ComicCon, который проходил в 2003 году в Сан-Диего, я вез Рэя в инвалидной коляске, когда к нам подошел молодой афроамериканец и опустился на колени. «Я вырос в Южном Централе[1], но не стал бандитом, потому что у меня были вы. Вы, Азимов и Кларк стали моей бандой! Спасибо!» – воскликнул он. Глаза Рэя наполнились слезами. Молодой человек пожал ему руку и скрылся в толпе.

Впервые очутившись в доме Рэя, я рассказал свою историю – о том, как он помог мне развить воображение, как позже стал моим утешением в трудные времена, когда умирала мать. Больше всего Рэй любил слышать, что он каким-либо образом повлиял на жизнь своих читателей, изменил ее к лучшему.

Впрочем, близко сошлись мы не только поэтому. Мы оба выросли в одних краях и несли на коже пыль северного Иллинойса. Разговаривая о цвете солнца на Среднем Западе сентябрьским днем, мы обменивались понимающими улыбками. А когда я упомянул, что в одной из альтернативных чикагских газет вышло мое эссе о комиксе 1912 года «Индейское лето» (Injun Summer), в котором Джон Маккатчен воспевает позднюю осень, Рэй, разворошив гору сувениров в одной из комнат, протянул мне оправленный в рамку экземпляр этого комикса.

Думаю, он почуял во мне интерес к жизни, подобный собственному. Нас обоих увлекало очарование новых идей, мы оба любили наблюдать рождение истории и, как писатели, оба считали, что хорошие сюжеты окружают нас повсюду – нужно просто их «увидеть и отметить», как выражался Рэй.

В тот первый визит я познакомился и с Маргерит Брэдбери, на которой Рэй был женат более полувека. Одетая по-домашнему, в синий халат и тапочки, она заглянула в гостиную и сообщила хрипловатым прокуренным голосом: «У меня кошачий слух, так что я подслушала все ваше интервью». Ее впечатлили мои, как она выразилась, интригующие вопросы. В последующие годы мы провели с ней за разговорами не одну сотню часов, и нас связала нежная дружба. Я понял, что именно поддержка, вера и трудолюбие Мэгги дали карьере Брэдбери успешный старт.

Рэй первым признавал, что в их паре Мэгги – главный интеллектуал. Она знала четыре языка, много читала, любила историческую прозу, мистику, биографии, а больше всего – Марселя Пруста; в мой первый визит она читала его биографию на французском.

Во время своих частых поездок в Лос-Анджелес я имел честь познакомиться с четырьмя дочерьми и восемью внуками Рэя и Мэгги. Все они с великодушной добротой тут же приняли меня в свой круг.

После первого интервью в 2000 году Рэй предложил мне звонить, писать и дал номер своего факса. Мы стали переписываться еженедельно. Несколько месяцев спустя я вновь был в Лос-Анджелесе и заглянул к нему в гости, а через полгода появился замысел этой книги. Будучи журналистом, преподавателем колледжа и исследователем творчества Брэдбери, я с изумлением обнаружил, что его полноценной биографии до сих пор не существует. Рэй считал, что биография подводит черту под жизнью и до этого еще очень далеко. «Мне еще долго жить», – настаивал он.