Хроники Дарона. Эльф под горой

Бедняга замер на месте, так и не опустив полный кубок на стол.

— Раздевайся! — приказал Мазирис, несчастный огляделся по сторонам, помощи ждать было неоткуда.

Сбросив штаны и фрак с рубашкой, мужчина стоял, устремив взгляд в пол, и боялся пошевелиться. Примерно в таком же состоянии были и гости, музыка смолкла, все наблюдали за безумцем в голубой мантии.

— Подойди! — скомандовал он, — ближе, ещё! — слуга приблизился к королю на расстояние вытянутой руки, — Аракос, встань!

Я удивленно взглянул на короля, не веря своим ушам, до такого раньше выходки никогда не доходили.

— Я сказал тебе встать! — рявкнул король, багровея.

Едва нашел в себе силы, чтобы подняться, сердце бешено ухало в груди, ноги подо мной подрагивали.

— Раздевайся! — приказал самодур, я уставился на короля, все гости, казалось, даже перестали дышать. — Я приказал раздеться, давай шевелись, толстый мешок, не то прикажу сделать тебя полегче и отрублю голову!

Я несмело потянулся к мантии. Мазирис схватил за полу, рванув на себя, я остался перед сотней глаз в одной нижней рубашке.

— На! — Мазирис швырнул мою мантию слуге, подошел ближе, вонючее дыхание пахнуло мне в лицо.

Сорвав с моей шеи медальон с отличием канцлера, король повесил его на шею лакея.

— Назначаю тебя моим канцлером сегодня, а ты, Аракос, бегом на кухню за вином для гостей!

Такого унижения я не испытывал более никогда в жизни. Ватными ногами я и сам не помню, как, добрался до своих покоев. Меня трясло от злости, словно тело охватил жар. Я метался взад и вперед, разбрасывая вещи, мебель, одежду. Карниз рухнул на пол, сорвав тяжелые шторы, вышвырнул их в окно. Такое унижение! Руки не прекращали бешеную тряску. Вскочив на ноги, я помчался прямиком в царские покои, даже не отдавая себе отчета.

Схватив стул, бросил с треском в стену, атласная ткань, ее покрывавшая, лопнула, обнажив неприглядный камень. Я смахнул разом все склянки с комода, со звоном баночки разлетелись по полу, и тут под руку попалась шкатулка. Схватив ларец, я замахнулся, разбил его об пол, из нутра шкатулки пышным веером посыпались письма. Я огляделся вокруг, что я наделал? Дыхание только едва стало ровнее, боги, если меня застанут тут, Мазирис казнит меня!

Подобрав баночки с пола, принялся спешно их расставлять, стул к счастью, не разбился, а дыру в обоях можно будет как-то оправдать. Подхватив разбитый ларец вместе с письмами, поспешил к себе, в надежде, что пропажу не заметят, а завтра я всё заменю.

Лишь очутившись в своих покоях, я унял сумасшедшее трясущееся сердце, глубоко дыша, окончательно успокоился. На кровати лежал разбитый ларец, из-под него торчали скомканные бумаги. Я протянул руку и, взяв верхнее, прочитал, кому адресовались письма: Мазирис Первый под секретной сургучной печатью адресовал их своей жене. Плюхнувшись на кровать, я вскрыл все одно за другим.

Прошлый король передавал своей супруге указания, пока сам отсутствовал в походах или учениях. В той или иной степени щекотливые, такие, которые было опасно доверять сторонним лицам, но ничего крупного и шокирующего среди них не было: мелкие и крупные взятки, не совсем честные назначения на пост, словом, ничего такого, что бы ни делал любой другой правитель средней паршивости. И вдруг в глаза бросилась дата — сражение с Барионом Железным при Мадисе. Я выловил письмо из общей стопки, с любопытством вскрыв, быстро пробегая глазами:

"… силы наши не равны, вчера я видал войско Гурии в облете на грифоне. Если мы выстоим, сие будет чудо и подвиг великий, достойный баллад. Если же нет, супруга, прошу тебя сделать всё, что я велю. Рана на моей ноге от ядовитой стрелы, что появилась от вчерашней битвы, не затянулась, вряд ли я полезен и быстр буду в завтрашнем бою. К полю нашему всю ночь прибывали азагуры, битва будет страшнее вчерашней. Коли случится моя смерть, дорогая жена, прошу тебя хоронить меня с почестями, а на следующем рассвете вернуться к гробу моему и опорожнить. Тело мое закопай под нашим деревом, а гробницу заложи яйцами Сивсуили Зубатого и Гилиды Черной. Надвигается буря с севера, Гурия будет бить наших змеев, это я чую точно. Спаси для потомков, что сможешь, такова моя последняя воля.

Обнимаю тебя ветвями нашего кипариса и надеюсь вернуться."