Спустя пару часиков, все что я мог, это ползать и жалобно стонать. Мне ведь блин уже не восемнадцать лет, и соревноваться с молодняков в выносливости было глупо, да и признаюсь, — пиры и дворцовая жизнь, быстро подточили запасы моей выносливости и неукротимости. Но и дать слабину, в присутствии учеников, тоже было невозможно. Так же невозможно, как вызвать приступ жалости у этой дубины стоеросовой, всех меряющего по себе, и предъявляющего абсолютно неадекватные требования к пожилым, почтенным шаманам.
— Ну как дела? — Спросил меня брательник, когда после команды «Разойдись», я фактически рухнул там же где и стоял. И можно было не сомневаться, что интересует его совсем даже не мое здоровье, а, так сказать, реализация наших планов.
— Я сделал Мокосаю предложение насчет Никсоя, и про краску тоже сказал. — Отчитался я в проделанной работе, тем более что Лга’нхи был прекрасно осведомлен о том что, и когда я собираюсь предлагать Мокосаю. — Они сейчас про это думают, но вряд ли станут отказывать. — Чужую землю еще может захватишь, а может нет, — а тут, выгода прямо в руки плывет.
— Да. — с важным видом подтвердил этот балбес. — Мы теперь Мокосаю близкая родня, так что он не станет с нами ссориться. И с Мордуем. …А что там с шаманом Бастаем случилось, — его из Дворца на руках вынесли?
— Да я пошаманил чуток, — сдержанно ответил я, тщательно изображая равнодушие и безразличие. — Вот он и расстроился немного.
— Хм… — довольно осклабился Лга’нхи. — И правильно. А то видно было что он против Мокосая вместе с этим трусом Фулкаром был. Вот теперь узнает…
Только ты того… как вчера говорил, — всех собираешься наказывать? Очень большое колдовство должно быть.
М-да. Это признаться я вчера сдуру ляпнул. — Наказывать всех участников заговора, это уж очень хлопотное занятие …Нет, можно конечно, потратив пару-тройку лет, напридумать пакостей и довести всех наших врагов до кондратия. Однако, признаться, я бы предпочел потратить это время на что-то, более полезное.
— Я ведь к тому, — продолжал задумчиво вещать Лга’нхи, что ты ведь сам говорил, что слишком много, оно того, — не надо. А то как бы опять, как с Тишкой не получилось.
Хм… — а ведь брательник, не смотрите что у него башка за два метра над землей болтается, где ее все ветры продувают, — дело говорит!
— Да я и сам сомневаюсь. — Подхватил я тему. — Только ведь обещал же Мокосаю, теперь назад слово брать, это не правильно. — Может ты с ним поговоришь, объяснишь, как оно чего, в конце-то концов это же его сестра теперь у меня в женах. А всем объявим, что мол, Мокосай мне велел, пощадить остальных заговощиков. Мол, они хоть и дальняя, но ведь тоже ему родня, а значит ее беречь надо.
— Это ты правильно сказал. — Согласился со мной Лга’нхи. — Родню беречь надо!
…А я вот что еще подумал. — Может после Иратуга, нам еще в Улот сходить? Навестим Царя Царей Леокая, а потом вдоль берега, обратно вернемся. Опять же и Кор’тек собирался в те края караван вести, может с ним и поплывем обратно?
Нет. Что-то сегодня явно в атмосфере неправильное происходит. — Лга’нхи два раза подряд умные вещи говорит. Мне ведь, признаться, тоже, — очень с дедушкой охота было пообщаться!
Ну, как и было ожидаемо, вечером, на пиру, наши предложения были приняты.
Я собственно говоря, в этом и не сомневался, и даже специально прихватил с собой на пир бедолагу Никсоя.
Практически все время поле тренировки, мы с ним провели вместе, отсиживаясь на задворках дворца, и я пудрил ему мозги политинформацией, светлыми перспективами на будущее, и предупреждал как не вляпаться в проблемы в настоящем. Парнишка малость мандражировал конечно, но характер у него был живой, мозги работали весьма неплохо, и воспитание в целом было очень правильное. В том плане, что папаша Крайт, явно придерживался версии суровой родительской любви, и потому держал сынка в черном теле, готовя к жизненным трудностям. Так что в этом отношении, жизнь у Мокосая грозила парнишке лишь излишней разбалованностью. Ведь, зуб даю, Царь Царей будет воспитывать его вместе со своими детьми, и хотя уверен, Мокосай и из них растит настоящих воинов, все-таки прыжок от крестьянской хижины до царского Дворца, это серьезное испытание.
…В пути я нашел время познакомиться с Никсоем поближе, и убедился что мое первоначальное впечатление о нем было правильным. — Шустрый, шкодливый и сообразительный. — Что в общем было вполне характерно для местных подростков. Тут не будешь шустрить, — запросто останешься голодным. Шкодливость, в определенной мере это аналог разумной дерзости и смелости, ну а сообразительность, быстро развивается в условиях, о которых даже взрослые дикари, пусть и вспоминают спустя годы не без легкой ностальгии, но возвращаться к ним не захотели бы ни под каким предлогом.
Но самое ценное качество, которое я обнаружил в Никсое, это его уникальная способность не теряться перед любым авторитетом и уровнем крутизны.