Хроники Эмбера I-II

Я закусил губу. Меня бил озноб. Я пробовал найти такое отражение, где Черной дороги не было бы, но у меня ничего не получалось. Когда пытаешься уйти на отражения из Эмбера, возникает такое ощущение, что ты уперся лбом в каменную стену. Чувство, которое появилось у меня сейчас, было другим: я испытывал сопротивление, преодолеть которое казалось невозможным.

Мы шли по отражениям. Солнце поползло с запада на восток, наступил полдень (мне не хотелось находиться рядом с этой черной гадостью в темноте), небо посветлело, деревья стали выше, на горизонте сверкали пики гор.

Неужели Черная дорога лежала на всех отражениях?

Не я ли был виноват в том, что она появилась?

К черту!

Мы ехали вдоль Черной дороги довольно долго. Вскоре до нее осталось сто футов. Пятьдесят…

Я натянул поводья. Вытащил трубку, набил ее, закурил и выпустил облако дыма. Чемпиону и Огнедышащему явно не понравился черный пейзаж. Они ржали и пытались свернуть в сторону.

Черная дорога пересекала наш путь. На ее обочине росла густая высокая черная трава. Вдалеке виднелись огромные черные валуны. Непроницаемый туман лежал в низинах, струйками поднимался от земли. Темное небо казалось каким-то грязным. На Черной дороге царила мертвая тишина, будто она, словно зверь, замерла, подстерегая добычу.

Затем раздался пронзительный крик. Женский голос звал на помощь. Уловка, старая как мир?

Он донесся из-за холмов справа и показался мне неправдоподобным. Впрочем, кто знает? Я мог ошибаться.

Бросив поводья, я соскочил с фургона и выхватил Грейсвандир из ножен.

— Пойду посмотрю, в чем дело.

— Возвращайтесь скорее.

Я перепрыгнул через придорожную канаву, продрался сквозь густой кустарник, преодолел довольно крутой подъем и очутился на вершине холма. Крик повторился, послышались какие-то непонятные звуки: я увидел внизу Черную дорогу, на которой футах в ста пятидесяти от обочины разыгрывалась странная сцена.

Если б не огонь костра, я мог бы подумать, что передо мной мелькают кадры черно-белого кино. Женщина в белом с черными распущенными волосами, ниспадающими до талии, была привязана к черному дереву, у ее ступней дымились черные головешки. С полдюжины мужчин, волосатых альбиносов, либо голых, либо срывающих остатки одежд, приплясывали, бормоча и ухмыляясь, тыкали в женщину палками, раздували костер и все время хватали себя между ног. Ее длинное белое платье, изодранное в лохмотья и обнажившее пышную фигуру, начало тлеть, а лица я разглядеть не смог из-за дыма.

В мгновение ока я спустился с холма, одним прыжком перемахнул через высокую черную траву, побежал вперед и бросился на волосатых уродов, снеся первому голову с плеч и проткнув шпагой второго. Остальные повернулись ко мне, угрожающе махая палками и что-то крича. Грейсвандир засверкала, как молния, и в несколько секунд с бандитами было покончено. Трупы валялись на черной земле, и жидкость, вытекавшая из них, тоже была черной.

Я резко повернулся, расшвырял костер ногой, подошел к женщине и, взмахнув шпагой, перерезал стягивающие ее веревки. Рыдая, она упала в мои объятия.

Только тогда я заметил ее лицо, вернее его отсутствие. На ней была маска, овальная и гладкая, с отверстиями для глаз.

Я отвел женщину подальше от горящих ветвей, и она прижалась ко мне всем телом, тяжело дыша. Подождав для приличия несколько секунд, я попытался осторожно высвободиться из ее объятия, но безуспешно. Для женщины она была на удивление сильна.

— Успокойтесь, не надо, все будет в порядке, — пробормотал я стандартные в таких случаях слова, но она не ответила, лишь прижалась еще сильней и начала ласкать — грубо, искусно, вызывая вполне определенное возбуждение, которое меня в первый момент озадачило. С каждой секундой она становилась все желаннее. Я вдруг понял, что провожу рукой по ее волосам, глажу податливое тела.

— Успокойтесь, — повторил я. — Кто вы? Почему вас хотели сжечь? Как вы сюда попали?

И вновь я не получил ответа. Она перестала плакать, но дышала тяжело — правда, совсем по другой причине.

— Зачем вы надели маску? — Я попытался снять ее, но женщина резко откинула голову.

Впрочем, я не придал этому никакого значения. Понимая рассудком, что возникшая страсть нелепа, я был так же беспомощен, как боги эпикурейцев, и хотел одного: обладать этой женщиной, причем немедленно.

Затем мне показалось, что Ганелон громко зовет меня, и я хотел было повернуться, но она удержала меня. Я был просто поражен ее силой.

— Дитя Эмбера, — раздался голос, знакомый и незнакомый в одно и то же время. — Мы — твои должники, и сейчас ты будешь весь наш.

Словно издалека я услышал крики Ганелона, обрушившего на мою голову поток отборной матерной ругани.

Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо ее рук. Затем я сорвал с нее маску.

Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а когда маска оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся последними:

— Эмбер должен быть разрушен!

Под маской лица не было, одна пустота.

Сама она — оно — исчезло. Белое платье упало на землю.