Хроники императора. Начало пути (СИ)

- Тиор приказал оттащить тебя в клетку, отлежаться, поваляйся подольше, отдохни, но не переусердствуй, покажешься бесполезным - отдадут аррсам, Алистер, ты меня слышишь?

- Да, - киваю.

- Хорошо, держись, брат, держись, - аккуратно укладывает на солому, - не сдавайся.

Слышу удаляющиеся шаги. Голова пульсирует, безостановочно стучат молоточки, проталкивая кровь по сосудам, венам, артериям - у меня сотрясение, серьезное, даже не знаю, справится ли организм с таким, просто нет понимая, как в прошлый раз, просто не знаю. Ждать, все, что остается. Лежу с закрытыми глазами, глубокая медитация, желание только одно - исцелиться, твержу как мантру, не прекращая, а внутренний мир крутится и шатается, молоточки бухают, кажется, еще чуть-чуть, и голова не выдержит, лопнет, как переспевший арбуз. Я себя не узнаю. Чувствую себя развалиной, древней, старой, пора на покой. Губы растягиваются в кровавой усмешке - "на покой", как же, еще живы кровники, еще нет всех ответов, и я - еще слишком слаб, что бы уйти, оставив все. А сознание все кружится и кружится, словно лист на ветру, подхваченный и безвольный. Хватит!

Схема - во всей своей красе. Но мне плевать на все, кроме одного. Вот она, еле светится. Прикипаю взглядом, намертво, словно спаиваю ее и себя, и тяну, безжалостно, без сантиментов, срываю грубо, резко, напитываю светом, заставляя просто сиять, и почти на разрыве дотягиваю до конца. Слышится звук, будто ударили по полой трубке, на подобии звона. Линия горит ровным, ярким светом. Без передышки, так же грубо, прикипаю к следующей, и продолжаю насилие, без церемоний, через силу, жестко. Стала. Следующая - стала. Еще одна - стала. Сплошной, не прекращающийся звон, а тем временем носом вовсю уже идет кровь. Впрочем, она бежит из ушей, из уголков рта, сочатся красным даже слезные железы, намокают штаны, тело начинает содрогаться в конвульсиях, но я этого не вижу, не ощущаю, а продолжаю насилие и, в конце концов, теряю сознание.

Когда к вечеру все вернулись, Аррун видит тело в луже крови, ее так много, что кажется, будто оно плавает в небольшом озере. А вокруг ползают большие зеленые мухи. Он бессильно падает на колени, хватаясь руками за голову. Сзади подходит Крикун:

- Спекся, к аррсам его! - и разворачивается, ничего больше не сказав.

- Погодите, постойте, он жив, жив, просто без сознания, нельзя же так, - Аррун, не думая, хватает его за штанину, и тут же отлетает к решетке, ртом начинает идти кровь, карминовым потоком окрашивая грудь, штаны, пол, смешиваясь с моей. Озеро скоро превратится в море, а она все идет и идет. Он не может ничего сделать, в бессилии зажимает рот, пытается что-то сказать, протягивая руки к Крикуну, но тот лишь бесстрастно наблюдает. Странно, сон ли это? Вряд ли, хотя...

Где-то вдалеке послышался шлепок, будто по воде ударили ладонью. Странно, откуда здесь вода? И где я, почему так темно, закрыты глаза?

Невольники в ужасе попятились, раздались испуганные возгласы, кто-то начал молиться. Бледные лица, дрожащие губы, в глазах страх, двое не выдержали, потеряли сознание, обмочившись. Даже надзиратели сделали по шагу назад, положив руки на поясные ножи. Все замерло, обратив внимание на клетку.

Два трупа в карминовом пруду, жуткие позы, страшные лица. Лежащий левее - распластанный, подобно звезде, весь красный, с перекошенным, искривленным в оскале ртом, стал медленно подниматься, без рук, без опоры, без видимых усилий. Ноги неподвижно лежат в луже крови, руки висят безжизненными веревками, а туловище постепенно принимает вертикальное положение. Сел. По луже пошла рябь, взметнулся рой мух, потревоженный движением. Голова медленно повернулась ко второму трупу, глаза открылись.

- Кровавый, кровавый, - жуткий, на грани истерики шепот прошелся по губам узников. Надзиратели продолжают молча наблюдать.

Сердце сжалось, от тоски, от боли, от безысходности, от ненависти. Мой несостоявшийся друг лежал на боку, остекленевшие глаза отражались в продолжавшем увеличиваться пруду, ртом шла кровь, стекая и смешиваясь с моей собственной. Поднял руку - красная, капает, провел раскрытой ладонью по лицу, оставляя на губах неприятный привкус, обернулся. "Коллеги" жались к стене, не сводя с меня глаз, надзиратели стояли у входа в клетку и с интересом рассматривали. Меня, Арруна, лужу, жужжащих вокруг мух. Я улыбнулся. У стены кто-то упал в обморок.