Хроники ицкаронской Стражи. История одной практики

— Чтобы отобрали, — пояснил Свиклай. — Дальше, держи кошелек. Тут двадцать грифонов. Это за Алису. Вот тебе еще кошелек, тут три грифона с мелочью. Теперь…

— Меня в карты ставили за тридцать грифонов, — усмехнулась Алиса.

— Они тебя дешевле, чем за полколеса и не сторгуют, — ответил Свиклай. — Это типа задаток… Если дать большую сумму, то они могут решить, что безопаснее нашего Вэнни прирезать, забрать и деньги и тебя. А так — в самый раз. Кстати, циркач, требуй расписку. Обязательно. Так, теперь…

Между прочим, в Ицкароне до сих пор существует рабство. Вполне законно и официально. Впрочем, рабов себе могут позволить далеко не все. Судите сами: хозяин платит довольно серьезный налог с каждого раба — пять грифонов в неделю. Не у каждого такая зарплата, между прочим. Но, мало того, раба надо одевать и кормить, а также обеспечивать его жильем, причем не менее восьми квадратных метров на человека. Лечить, если заболеет, предоставлять выходной день раз в неделю, либо денежную компенсацию вместо выходного, а также недельный отпуск раз в год, причем отпуск оплачиваемый. Теоретически, раба можно бить, но тот имеет право пожаловаться на плохое обращение в Опекунский совет, и тогда на нерадивого хозяина наложат довольно крупный штраф, а то и передадут дело Страже, если было нанесено увечье. Этот же Опекунский совет дважды в год проверяет условия содержания рабов, и строго следит за тем, чтобы они соответствовали прописанным в законе нормам. Средняя стоимость раба — около восьмидесяти грифонов, что тоже недешево. По сути, купить и содержать раба может только очень богатый человек, но мало того, что рабы — дорогое удовольствие, так еще и быть рабовладельцем, как бы это сказать… не модно. Иметь раба — моветон, и общество косо смотрит на тех, кто ими владеет, если, конечно, у хозяина нет какой-либо веской причины. Вот и получается, что рабов в городе почти нет, лишь в старых эльфийских родах их держат, отдавая дань традициям, да еще есть несколько богачей, которые таким образом подчеркивают свое состояние и плевать хотели на общественное порицание. Впрочем, таких с каждым годом все меньше. Да и зачем нужны рабы, если можно за меньшие деньги нанять прислугу, которая будет делать ту же самую работу?

Другое дело — нелегальное рабство. Взрослый раб стоит от сорока грифонов, с ним можно делать что угодно, хоть убить, хоть продать в Жарандию. Конечно, если закон для вас — пустой звук. Есть и устойчивый спрос, особенно в криминальной среде. По сути, такой раб дешев, а при должной сноровке с него можно собирать недурной доход. Чтобы привязать к себе раба используют разные методы: наркотики, запугивание, шантаж, ну и до цепей дело нередко доходило. Квентин рассказывал, как года два назад Стража нашла подпольную фабрику по производству скобяных изделий, а трудились там рабы-нелегалы, прикованные к своему рабочему месту цепями.

Алиса и была таким рабом. С детства она занималась сбором милостыни, и все, что ей подавали, уходило в доход ее хозяина. Когда подавать стали меньше, ее поставили на кон в карточной игре и проиграли как вещь. Теперь ее ждало одно из двух. Либо краткая карьера карманной воровки, потому что мы бы ее обязательно взяли, и скорее рано, чем поздно. Вытащить из кармана кошелек, чтобы человек ни сном, ни духом, не так уж и легко, это целое искусство. Либо, как вариант, ее ждала чуть более длительная карьера уличной девки. В любом случае, такие, как она, до тридцати редко доживают. Людям она не доверяла ни на грош: ни своим хозяевам, ни лейтенанту Свиклаю, ни господину цирковому артисту Локрахту, ни, тем более, мне, которая человеком была несколько условно.

Карета остановилась, и дверь ее распахнулась.

— У сержанта Уиллиса все готово, — доложил Бригир, обмениваясь взглядом со мной.

Странное дело, глаза у него обычно серые, но, когда он сосредоточен или зол, они становятся голубыми, а вот когда смотрит на меня — желтыми. «Будь осторожна», — говорил его взгляд. «Буду», — ответила я на том же языке.

— Мы на месте, — сказал он, видимо, Квентину, — наши пойдут через пять минут.

Я позвала из глубин моей сущности, которую я получила в восемнадцатую свою годовщину, маленькую летучую мышку, и она пришла, а я стала ей. Мир тут же поменялся: звуки стали четче, запахи — красочнее и резче, а вот краски дня подернулись сероватой пеленой и выцвели. Летучие мыши — дальтоники, но меня это отчего-то касалось лишь отчасти. Я, в целом, различала цвета, хотя, может быть, и не во всем разнообразии оттенков. Я замахала крыльями и приземлилась на плечо к Вэнни, он вздрогнул, но, по крайней мере, не попытался меня сбросить.

— Спокойнее, — пропищала я.

— Вы умеете разговаривать в этом образе? — как-то странно заинтересовался он.

Могу, хотя и не без труда. Голосовые связки плохо предназначены для человеческой речи. Получается негромко и пискляво, но слова разобрать можно.

— Да, — сказала я.

Свиклай, между тем, взял у коменданта Лонгвиля две горошины, одну засунул себе в ухо, а другую протянул Алисе. Тут же откуда-то появилась фляжка.