Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая

Была ли в жизни Бен-Амоца хоть одна по-настоящему глубокая привязанность, затронувшая самые потаенные струны сердца? Любила ли кого-нибудь до полного самоотречения эта гордая, погрязшая в надменности и эгоизме душа?

Разворачивая длинный свиток с именами его друзей и любовниц, приходится признать, что ни к кому Дан не был так привязан, как к другу своей юности Хаиму Бен-Дору, по прозвищу «Хамдор».

Рано умерший, он навсегда остался в том уголке его души, которого не могла коснуться никакая скверна.

Хамдор был сыном Ицхака Бен-Дора, редактора газеты «Давар» — официоза рабочей партии. Бен-Амоц познакомился с ним в 1942 году, когда поступил на службу в английский королевский флот. И сразу попал под обаяние этого юноши с нежным выразительным лицом.

Хамдор поразил его прежде всего своими познаниями. Казалось, он знал все. Языки, философию, литературу, историю. Дан, спрятав самолюбие в карман, мог слушать его часами. И он дал себе слово рано или поздно подняться до интеллектуального уровня своего друга.

Это Хамдор предсказал Дану, что он станет писателем. И это он поучал его: «Не принимай на веру никаких авторитетов. Во всем сомневайся. Всегда бунтуй. Будь всегда непоколебимым».

Два года прослужил Дан на английском эсминце. Потом ему это надоело, и он предложил другу дезертировать. Хамдор улыбнулся.

«Иди, куда зовет тебя твое предназначение, — сказал он. — А я не могу. Отец никогда не простит мне, если из-за своей прихоти я ослаблю хоть на одного солдата армию союзников, сражающуюся с Гитлером».

И Бен-Амоц дезертировал один. Укрылся в киббуце Бейт-Кешет, где позднее написал свою первую книгу. После окончания мировой войны друзья встретились вновь. Хамдор вступил в Пальмах, где уже служил Дан.

Это Хамдор показал Дану пульсирующую в напряженном ритме ночную жизнь Тель-Авива. Ввел его в круг артистической богемы. Познакомил в каком-то кабаке с поэтом Александром Пэнном, бывшим тогда тем, кем Бен-Амоц стал много лет спустя.

Это Хамдор, влюбленный в кино, научил Дана отличать настоящее киноискусство от ширпотреба. «Я ведь поехал в Голливуд учиться режиссуре лишь потому, что Хамдор хотел сделать это», — признал позднее Дан.

Хамдор погиб в бою за Тель-Ханан, в операции, в которой вообще не должен был участвовать. Вызвался заменить кого-то — и кончилась жизнь, обещавшая столь многое.

Своего сына Бен-Амоц назвал Дор. Дочь — Навой. Так звали подругу Хамдора, дочку Леви Эшколя, ставшую потом девушкой Дана.

Уже на склоне жизни Бен-Амоц писал: «Хамдор сделал для становления моей личности гораздо больше, чем мои родители. Его роль в моей жизни я осознал еще до того, как он был убит. Роль же в ней моих убитых родителей я не могу осознать до сих пор».

* * *

В середине 1989 года состояние Бен-Амоца резко ухудшилось. Как в андерсеновской сказке, смерть сидела по ночам у изголовья и отнимала один за другим все атрибуты его призрачной власти. И он решил дать неумолимой гостье последний бой. Пусть она заберет его, черт возьми, но хотя бы потрудившись для этого как следует.

И Бен-Амоц согласился пройти в Америке экспериментальную операцию, проверенную пока только на вивисицируемых животных. Суть ее заключалась в том, что она позволяла вводить лечебные препараты не в организм, а прямо в пораженную раком печень.

Прибыв в Нью-Йорк и попрощавшись с детьми, Бен-Амоц лег на операционный стол. Операция прошла неудачно.

Он получил кровоизлияние в мозг. Лишился речи. Половина тела была парализована. В Израиль его привезли в тяжелом состоянии.

Умирал он мучительно. Бывшая жена Батя и дочь Ноэми не отходили от его постели. Речь частично вернулась, но он почти не разговаривал с теми из своих друзей, кого все же допускал к своему ложу.

Нежные, любящие, но все же чужие руки прикасались к беспомощному телу. Кормили его, мыли, переодевали, меняли простыни.

Это было невыносимо, но он не роптал. Знал, что конец близок и терпеливо ждал. Он не хотел умереть ночью, не желал, чтобы смерть забрала его, как тать, под покровом тьмы.

Умер он в три часа дня. Шел сильный дождь, и потоки воды неслись к морю по ступенькам узких яффских улиц. И Батя подумала, что это они унесли душу его…

КОРОЛЬ НА НАРАХ

Королевство Герцля Авитана — преступный мир. Никто не оспаривает его королевских прав. Четырнадцать лет заключения с короткими просветами двух дерзких побегов лишь подняли авторитет короля, ни в чем не умалив прерогатив его самодержавной власти. Авитан правил своим королевством из тюремной камеры в 12-м спецотделении тюрьмы Аялон в Рамле. Никого так не охраняли, как короля, что не помешало ему совершить побеги, потрясшие израильскую пенитенциарную систему.

Три убийства на его совести. Причастность к двум из них он отрицал, а третье считал следствием фатально сложившихся обстоятельств. «Я знаю цену человеческой жизни и не подниму руку на ближнего своего без крайней необходимости», — сказал как-то Авитан.