Хроники Кадуола

«Вот почему мне причиняют столько беспокойства по поводу этого сарая! Вы знаете, его уже взламывали несколько раз. Лет десять тому назад сюда заявилась крупная такая, видная особа. Она была разодета в пух и прах, и у нее на шляпе было столько финтифлюшек, что я решила: «Ох, это знаменитость какая-нибудь!» Она назвалась «мадам Зигони» и хотела купить чучело лося. Я сказала, что это не мой лось, но что его законный владелец, несомненно, согласился бы расстаться с чучелом за тысячу сольдо.

Знаменитость только хрюкнула и сказала, что за тысячу сольдо она тоже не прочь расстаться со многими вещами.

Я предложила ей назвать свою цену, но она пожелала сперва осмотреть товар. Я ей объяснила, что это просто чучело лося с рогами и глупой длинной мордой, и что у меня нет никакой возможности бросить все свои дела и бежать открывать сарай только потому, что в него хочет заглянуть каждый, кому не лень. Она вся надулась, и мы с ней поругались, после чего она убралась подобру-поздорову. А через неделю сарай взломали. Когда мы туда зашли, там все валялось кувырком, а пол был завален ватой — кто-то вспорол бедному лосю живот и вытряхнул всю начинку. Мне пришлось его снова набивать и зашивать».

«Что взяли грабители?»

«Ничего, насколько я понимаю. Вытряхнули все бумаги из коробок. Честно говоря, не могу поверить, что такая женщина, как мадам Зигони, стала бы тратить столько усилий только потому, что ее интересовало содержимое какого-то сарая. По-моему, она все это сделала назло».

«Злобствовать она умеет, но в данном случае, я думаю, она искала Хартию, — заметил Глоуэн. — Флойд Суэйнер купил Хартию на аукционе — и никто не знает, куда он ее положил или кому он ее отдал. В связи с чем возникает вопрос: не помните ли вы, с кем он заключал сделки?»

Мамаша Чилке слегка пожала плечами, выражая очевидное пренебрежение: «Как вспомню, так вздрогну! Кого здесь только не было — какие-то жучки и спекулянты, коллекционеры и торговцы поддельными редкостями. Не говоря уже о типчиках, которых явно выпустили из сумасшедшего дома по ошибке. Я их за версту чуяла. Все они ходят так, будто им ботинки жмут, а когда приближаются к чему-нибудь, что хотят прибрать к рукам, то исподтишка оглядываются, чтобы проверить, не следят ли за ними. Под конец жизни батюшка в основном имел дело с пронырой по имени Мелвиш Киблс. Не имею представления, где он живет. Пару дней тому назад приезжал еще один господин и задавал такие же вопросы. Я ему ответила то же самое».

«Кто был этот господин?»

Мамаша Чилке подняла глаза к потолку, напрягая память: «Болст? Болстер? Я, признаться, даже не расслышала. Он очень любит складно поговорить, елейным таким голоском — без мыла в душу залезет. Бостер? Что-то в этом роде».

«Джулиан Бохост?»

«Вот-вот! Он ваш приятель?»

«Нет. Что вы ему сказали?»

«Про Киблса? Сказала то, что знала — то есть, по существу, ничего, кроме того, что Киблс, по-моему, представлял какое-то торговое агентство в Городе Раздела».

«Он заглядывал в сарай?»

«Я заставила его заплатить два сольдо за осмотр сарая и настояла на том, что буду его сопровождать — отчего у него сделалось такое лицо, будто он лимон проглотил. Он порылся там-сям, просмотрел учетные книги Суэйнера, сорокалетней давности, но скоро соскучился, а на лося даже не взглянул. Он спросил, нет ли у меня каких-нибудь других бумаг, и сказал, что заплатил бы приличные деньги, если бы нашел что-нибудь любопытное. Особенно его интересовало, не спрятал ли батюшка где-нибудь какие-нибудь документы. У него такая надменная манера выражаться, словно он знатный господин: «Потрудитесь принести мне эти бумаги, почтеннейшая — возможно, у меня для вас найдется еще пара сольдо».

Я ему сказала, что никаких других бумаг у меня нет, и что батюшка, как только ему попадались какие-нибудь старые документы, сразу сбывал их Мелвишу Киблсу. Ваш знакомец хотел, конечно, узнать адрес Киблса. Я ему объяснила, что не вспоминала о Киблсе уже много лет — и вообще, за кого он меня принимает? Какая уважающая себя женщина будет хранить адреса всяких подозрительных субъектов? У него сделалось глупое лицо, и он промямлил, что не имел в виду ничего такого. Я погрозила ему пальцем и предупредила, чтобы он впредь не распускал язык. От этого он еще больше опешил и стал извиняться. Так что я ничего не смогла ему рассказать о Мелвише Киблсе — кроме того, что он был изрядный проходимец. Господин Бохост поблагодарил меня и уехал, а я стала вспоминать давешние дела — и вспомнила Шупа».

«Шупа?»