Роби Мэйвил пожал плечами и отвернулся, глядя в солнечный воздушный простор: «Не могу сказать».
«Зато я могу! Допущено отклонение от первичной догмы, а первичная догма — не просто словесная формулировка, но императив, определяющий наше существование ежедневно и ежеминутно!»
Роби Мэйвил отвлекся от созерцания пустого пространства: «Могу ли я поинтересоваться, кто вам предоставил эти сведения? Случайно, не Руфо Каткар?»
«Это не имеет значения».
«Не могу полностью с вами согласиться. Каткар, конечно, во многих отношениях превосходная личность, но его принципы, если их можно так назвать, меняются в зависимости от обстоятельств, и он нередко позволяет себе злонамеренные преувеличения».
«Как он может преувеличить то, что я вижу своими глазами?»
«Но вы не видите всей картины!»
«Как, вы еще что-нибудь натворили?»
Роби Мэйвил покраснел: «Я имею в виду, что, осознавая необходимость, исполнительный комитет проявил надлежащую гибкость».
«Ха! Вы только что обвинили Каткара в непостоянстве, а ведь именно он остался верен своим принципам и приподнял завесу, скрывавшую самое поразительное положение вещей!» Достопочтенный Аттабус заметил оловянный стаканчик с настойкой, поднял его и залпом отправил его содержимое в глотку: «Понятия «честность» и «добросовестность» неизвестны в кругу ваших приятелей-заговорщиков».
Некоторое время Роби Мэйвил сидел в мрачном молчании. Затем, осторожно глядя в сторону, он произнес: «Совершенно необходимо, чтобы это недоразумение было устранено. Я поговорю с теми, от кого это зависит, и нам, без сомнения, официально принесут глубочайшие извинения. После этого, когда взаимное доверие будет восстановлено, наша группа продолжит работу, и каждый, как прежде, будет вносить свой вклад согласно своим возможностям и способностям».
Достопочтенный Аттабус резко расхохотался: «Позвольте мне процитировать отрывок из «Событий» Наварта: «Девственницу четырежды изнасиловали в кустах. Виновник, призванный к ответу, пытается возместить нанесенный ущерб. Он предлагает дорогостоящую мазь, чтобы способствовать скорейшему заживлению царапин на ягодицах потерпевшей, но все его извинения и оправдания не могут восстановить ее девственность»».
Роби Мэйвил глубоко вздохнул и ответил тоном, взывающим к рассудку и доброжелательности: «Возможно, следует взглянуть на дело со стороны, чтобы перед нами открылась более широкая перспектива».
«Я не ослышался? — голос Дензеля Аттабуса взволнованно задрожал. — Вы предлагаете расширить кругозор кавалеру ордена «Благородного пути» девятой степени? Что вы себе позволяете?»
Роби Мэйвил упрямо продолжал: «Я представляю себе вещи таким образом: мы сражаемся на поле битвы абсолютов, добра и зла, и этим фактом непреложно определяются наши потребности. Враги отчаянно сопротивляются — когда на нас нападают, наш долг заключается в том, чтобы отражать их удары. Короче говоря, мы вынуждены плыть по течению реальности — в противном случае мы утонем, обремененные сияющими доспехами иллюзий».
«Не валяйте дурака! — резко сказал достопочтенный Аттабус. — Я не вчера родился. За долгие годы я успел понять, что порядочность и надежность неотъемлемы от добра, они улучшают и обогащают жизнь. Обман, принуждение, кровопролитие и страдания — атрибуты зла; то же можно сказать о несоблюдении договоров».
«Мелочное раздражение и уязвленное самолюбие не должны останавливать вас на пути к великой цели!» — отважно возразил Роби Мэйвил.
Дензель Аттабус усмехнулся: «Да-да, разумеется. Я тщеславен и мелочен, я хочу, чтобы мне почтительно кланялись и целовали мои ступни. Вы действительно так думаете? Не притворяйтесь. Ваши цели совершенно очевидны. Вы хотите, чтобы я снова выплатил большую сумму денег — насколько я понимаю, речь идет о ста тысячах сольдо».
Роби Мэйвил выдавил натянутую усмешку: «Клайти Вержанс упомянула о том, что вы согласились предоставить сто пятьдесят тысяч».
«Эта цифра была упомянута, — согласился Дензель Аттабус. — От нее осталось одно упоминание, не более того. Настало время вернуть деньги, полученные обманным путем — все до последнего гроша! Я принял бесповоротное решение: вам не удастся финансировать за мой счет свои чудовищные приобретения!»
Роби Мэйвил зажмурился и отвел глаза. Тамп и Фаргангер безмятежно прихлебывали пиво. Достопочтенный Аттабус, казалось, только сейчас заметил их присутствие: «Простите, я не запомнил, как вас зовут?»
«Торк Тамп».
«А вас?»
«Фаргангер».
«Фаргангер? К вам обращаются только по фамилии?»
«Фамилии достаточно».
Дензель Аттабус задумчиво изучил обоих, после чего обратился к Тампу: «Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вас это не слишком затруднит».
«Спрашивайте, — безразлично отозвался Тамп. — Хотя Мэйвил, похоже, предпочитает сам отвечать на вопросы — зачем еще он здесь нужен?»
«Возможно. Но я намерен установить факты тем или иным способом».