Хроники Хазарского каганата

Переспать с придурками-одноклассниками? Чтобы мучиться как дочь маминой знакомой, которую сверстник всю ночь пытался лишить невинности, но так ничего и не смог? Смешная пухленькая Фатима, округлив глаза, рассказывала нам об этом горячечным шепотом, Марта ахала, а мне было смешно. Разве так это надо делать?

Бедная Фатима. Каково ей сейчас там, на солончаках половецких степей? Наверное, похудела, как всегда мечтала, но вряд ли это та стройная худоба, к которой ты стремилась, правда же, бедная моя товарка? Иссушили тебя, высосали до капли жестокие ветры, какой ты оттуда вернешься оттуда, да и вернешься ли? Может, лучше бы тебе там и сгинуть. Видала я тех, кто возвращался оттуда, мало похожи они были на людей. Бессмысленные мумии, обтянутые пергаментной кожей, ходящие под себя и мычащие что-то нечленораздельное.

Но мне тогда казалось, что ничего этого никогда не будет.

На сайте знакомств я тайком поместила объявление, что готова предоставить свою невинность тому, кто предложит за нее наиболее крупную сумму. Начался виртуальный аукцион. Это было очень забавно и очень возбуждающе. Если бы еще не приходилось прятать от матери компьютер, и если бы не это жгучее желание уткнуться в экран и следить в реальном времени, во сколько купюр эти странные мужчины оценивают право порвать тонкую пленку в моем теле.

Но проверять предложения приходилось или поздно ночью, когда заснет Марта, или рано утром, пока она плескалась в душе, а мать уходила мыть свои офисы. Вот тогда я и включала компьютер и, дрожа от возбуждения, смотрела, на сколько со вчерашнего вечера выросла предлагаемая за мое влагалище сумма.

Я дала им неделю. И если в понедельник мне предлагали жалкую тысячу, то к субботе сумма выросла уже до двенадцати тысяч. В воскресенье утром я не могла выйти в интернет, а вот ночью перед финалом аукциона чуть не ошалела: какой-то извращенец выложил за мою девственность двадцать пять тысяч.

Я закрыла торги, гордясь тем, что как истинная хазарка сделала неплохой гешефт. Двадцать пять тысяч — это не слишком древний автомобиль, это полгода аренды неплохой квартирки, это свобода и начальный капитал, не облагаемый налогом.

Вот тут-то меня и поджидала засада. Я, как последняя дура, поверила, что победитель принесет мне всю сумму наличными (впрочем, в 16 лет чему только не поверишь!) и открыто заявилась со спортивной сумкой в снятый им номер в гостинице.

И только тут мне стало страшно до слез. Я представила, что этот неприятный дядька с круглым животом сейчас разденется, залезет на меня, начнет делать то, о чем я, собственно, не имела никакого представления, и мне тут же захотелось запереться в зеркально чистом туалете и не выходить оттуда никогда. Он старательно перекладывал пачки кредиток в мою сумку, а когда переложил и вопросительно взглянул на меня, то отступать уже было некуда. Сдерживая тошноту, набрав побольше воздуха, я взялась за верхнюю пуговицу блузки.

Тут что-то щелкнуло, и в комнату ворвались несколько мужчин в одинаковых темных костюмах, один из них крепко сжал мои руки, другой стал пересчитывать толстые банковские пачки, а третий беспрестанно щелкал фотоаппаратом, задавая кучу идиотских вопросов:

— Это ваша сумка? Эти деньги принадлежат вам? Что вы собирались с ними делать? За что вам предоставили столь крупную сумму? Как вы планировали уплатить налоги с этой суммы? Есть ли у вас разрешение на ведение финансовых операций?

И прочее, настолько же бессмысленное. Ведь и так все было понятно. А я была настолько напугана, что даже плакать не могла, только тупо отвечала на вопросы и подписала какую-то бумагу, не понимая, что там написано.

Потом оказалось, что на меня уже почти завели дело по обвинению в незаконном обороте наличных. В нашем каганате, имевшем основной доход от финансовых спекуляций, частным лицам было строжайше запрещено без специальной лицензии оперировать суммами свыше десяти тысяч — а я и понятия не имела о таком законе! Дядечка, готовившийся за крупную сумму лишить несовершеннолетнюю невинности, отправился в половецкие степи, готовились отдать под суд и распутную девицу — это меня-то! Но мама бросилась в участок и как-то меня у этих ментов поганых отмолила, отпросила, отплакала. Честно говоря, я и думать не хочу, какими методами она это сделала. Боюсь.

Дома она отхлестала меня по щекам мокрым полотенцем, несколько раз ткнула своим маленьким кулачком, а потом мы с ней и с Мартой от души наревелись на кухне, напившись крепкой свейской водки.

Знаете, что самое обидное было, когда у меня отбирали эти деньги? Когда последний из этих, в одинаковых костюмах, уходил, забрав сумку и подписанную мной бумагу, то он вдруг обернулся на пороге, расплылся и спросил:

— А хочешь, я тебя прямо здесь и сейчас невинности лишу? Забесплатно? А, сучка?

Заржал и ушел.

С тех пор я ментов ненавижу.