Хроники хвостатых: Ну мы же биджу... (СИ)

Наверное, Собаку неправильно сформулировал вопрос, но кицунэ поняла его верно.

- Хорошо, что ты спросил. Смотри, – Шио повела указательным пальцем по карте от юга к северу. Девушка пропустила море, гигантский лес и степи и в конце концов остановилась в правом верхнем углу, на закрашенном чёрной тушью северо-востоке. – Вот здесь.

Гаара и Хината посмотрели на край карты.

- Вот здесь асуры варятся в собственном соку и гниют, – выплюнула Ёко.

- Но... так мало.

Даже мало понимающая в этом Хьюга понимала, что «чёрная» территория очень ограничена.

- Боюсь, ты ошибаешься. Это лишь самая южная граница. На деле же, все наши территории упираются с севера в асуровский мрак... И по морю тоже... Граница укреплена, хотя единичные особи проскальзывают, есть барьер – уж не знаю, чьи руки его создали – и каждый взрослый хвостатый отбывает пятилетнюю службу там, подросток – три года, в соответствии с очередью, и потом по новой. Я вот уже три раза была, но... – кицунэ шумно выдохнула. – Мы не знаем, что там. Никто не может в одиночку пройти вглубь дальше десятого километра, сильный отряд – пятнадцатый. В какой-то момент Совет запретил вылазки, кроме как близкие по воздуху, и это не просто так – оттуда не возвращаются живые. Теперь туда уходят лишь умирать.

Шио замолчала. Давая время всё обдумать и хотя бы попытаться осознать, она аккуратно сложила карту и перевязала бечёвкой.

Первым встряхнулся Собаку.

- Что значит – «уходят умирать»? Суицид?

Если уж уточнять, так о близком и понятном, а смерть – это общее.

- Нет. Биджу вообще склонны к суициду гораздо меньше людей, уж не знаю, почему, – девушка отвела взгляд, словно скрывала что-то. – Нет, «уходить умирать» – это, можно сказать, естественная смерть. Из-за большого объёма чакры наши тела не иссыхаются и не стареют, но в какой-то момент... мне непросто это описать... просто чувствуется, что жизнь становится растянутой, а сам – как кусок масла на слишком большом куске хлеба. Просто понятно, что пора – и они уходят на север, оставив всё, чтобы умереть, держа в руках оружие и с мыслью, что ты хоть как-то помог своим товарищам. Умереть в горячке славного боя... Это счастливая смерть. Для нас это равносильно тому, что старику – заснуть и не проснуться никогда.

Хината опустила голову. Большинство шиноби умирали именно так или же в госпитале от ранений, но то, о чём рассказала Ёко – это другое. Для биджу такая смерть – естественна, и Хьюга была склонна этому верить, так как дикий азарт Шио и Гаары, когда они сцепились друг с другом на отборочном этапе экзамена, сложно проигнорировать или забыть. Тогда они горели и радовались, ни о чём не думая.

Скорее всего, она никогда так не сможет.

Ёко поднялась на ноги, словно показывая, что разговор окончен, при этом рукава юкаты сами собой соскользнули с её плеч; ткань осталась юбкой болтаться на поясе. Хината почему-то обратила внимание на то, что у девушки нет ни одного шрама или царапины, как можно было б ожидать, а затем мысленно хлопнула себя по лбу – регенерация!

И как она только забыла?

- И как надёжна эта граница? – поинтересовался Гаара.

В своё время он научился задавать правильные вопросы, так как лишний раз говорить с другими людьми не было ни малейшего желания.

Кицунэ вздрогнула, после чего по-хинатовски обняла себя руками и отвернулась.

- Ну... надёжна. Считайте, что надёжна.

- Считайте? Шио, это... – Хьюга оборвала себя на полуслове.

- Был лишь один случай прорыва границы, и второй... не нарушения, но сильного неспокойсвия с той стороны. Это... привело к некоторым проблемам.

Девушка открыла окно. Снаружи было полное безмолвие – ни птиц, не ветерка, только стучал где-то в саду бамбук, да грело солнце.

- Третья война началась, – Шио села боком на подоконник, расслаблено свесив правую ногу на улицу, – из-за прорыва границы. Поэтому её называют войной Прорыва. Самая страшная и ужасающая война за всю нашу историю. На фронт шли все без исключения, впрочем, вряд ли кого-то можно было удержать: дрались за себя, за своих семей, за всех... и за неведомых и далёких людей, до которых бы докатилась волна мрака после поражения, хотя стоя на передовой никто не думал об этом. Все хотели выжить и жить, – она переменила положение рук, скрещивая их на груди. – По вашим меркам мне тогда было десять.

Ёко выдохнула, чтобы ком в груди разжался. Не один век прошёл – а ей ещё трудно говорить о той войне, впрочем, все такие. Свой первый настоящий бой кицунэ хорошо помнила и, по иронии судьбы, это был такой же ганкуин, каким-то образом прорвавшийся в лагерь.

Шио хлюпнула носом. К счастью, брат ещё не вернулся – ох, как же она волновалась – и не видел, как она позорно ревела. Но ей и пятидесяти нет, глупая девчонка, цепляющаяся за отца и любимого Курама – всё слишком очевидно.

Глубокая царапина на ноге не заживала.

Испугалась.

Бывает.