— Я археолог, — наконец, выговорил он… И, обретя дар речи, стал рассказывать странной незнакомке про храм, из которого только что вышел, про таинственные рисунки, и еще про какие-то вещи, не имевшие к ним обоим никакого отношения. Она слушала, склонив к плечу головку в тюрбане, с улыбкой удивления на губах. Рассказывая, он смотрел ей в лицо, хотя понимал, что невежливо рассматривать в упор только что встреченную женщину. Он абсолютно не мог определить ее возраст. Тугая смуглая кожа — или просто загорелая, ни одной морщинки, только у рта легли тонкие черточки, и еще между дужками бровей прочерчена еще одна.
— Как интересно, — перебила она, продолжая улыбаться Атону. — Как твое имя?
Он замолк. Какая разница, какое у него имя, лучше пусть скажет,
— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? У твоего племени так принято? — спросила она, посерьезнев. Но видно было, что ей хотелось еще смеяться, и она сдерживается. Ей отчего-то было весело. Но и Атону тоже хотелось смеяться, хохотать во все горло, бежать куда-то или прыгать, как в счастливом детстве, когда получаешь долгожданный подарок и радуешься до безумия. Он протянул ей открытую ладонь, и она вложила в нее свою узкую теплую руку с подрагивающими пальчиками.
— Пойдем, — сказал он, сжимая ее руку и вглядываясь в безмятежность оливковых веселых глаз.
— Куда? — спросила она, уже идя рядом и приноравливаясь к его широким шагам.
— Искать твой музей, — серьезно ответил Атон. — Я знаю, какой музей тебе нужен. Только он не здесь. На самолете лететь.
— На самолете? — она задумалась. И хотела вытащить свою маленькую ладошку из его руки. Но Атон не отпустил. И она тут же успокоилась и больше не пыталась.
Они зашли в гостиницу — оказалось, она жила там же, и собрали свои вещи, сначала в его номере, потом в ее крошечной комнатке. Собственно, у нее и вещей-то не было — маленький баульчик из золотистой тисненой кожи, с такой же кожаной пряжкой вместо застежки, он в жизни не встречал ни у одной женщины подобного баульчика. Она сняла свой тюрбан, рассыпав по плечам коричневые, с красноватым отливом, волосы, встряхнула ими несколько раз, словно желая дать им немного отдохнуть, и несколькими движениями как-то хитро закрутила и снова убрала под тюрбан, но уже под другой — синий, с узором из зеленых блестящих квадратиков. А тот, прежний, что был на ней до сих пор, небрежно бросила на кушетку. Атон оглянулся в дверях, ему отчего-то очень хотелось взять его, но она схватила Атона за руку и увлекла к выходу.
Он не запомнил, как и через сколько времени они оказались в маленьком зале местного аэропорта, только отчетливо запомнил тот момент, когда он протянул руку с паспортом и деньгами человеку за стойкой и оглянулся на свою спутницу, чтобы взять и ее документ — спутницы рядом не было. Он схватил у оторопевшего служащего свой паспорт и рванулся наружу.
Атон понял, что иначе и не могло быть, иначе и не могло случиться.
Атон вернулся в гостиницу и вошел в распахнутую дверь ее комнатки — на кушетке
— Я решила ничего здесь не оставлять, — пояснила она, глядя на него потемневшими оливками. Но тут же ее глаза просияли, и засияло все ее чудное лицо, улыбались счастливой улыбкой розовые нежные губы, и она сказала:
— Но мы не будем прощаться. Я еще приду. Ты — мой солнечный Бог!
— Но ты ведь уже здесь, останься! — возразил он, счастливый от ее признания.
— Ну и что? — она легкомысленно пожала одним плечиком. — Ты же знаешь, женщины приходят и уходят, когда хотят. Но и мужчины тоже, — засмеялась она. Погрустнев, добавила: — Мне пора. Я ведь ненадолго. Но я рада, что мы встретились.
— Подожди, одну минутку! Я тебе кое-что хочу показать, — Атон опустил руку в карман, вытащил золотую монету, и протянул ей. Не приближаясь, словно чего-то испугавшись, она, вытянув руку, осторожно взяла из его пальцев монету и глянула на нее. тонкие брови задумчиво приподнялись, она будто что-то вспоминала. Чуть колеблясь, протянула ему монету обратно.
— Оставь себе, — сказал Атон. Но она вздохнула, качнулась вбок и исчезла из дверного проема. И вдруг появилась опять. «Твоя женщина родит тебе сына, наследника. Не потеряй ее». И, на сей раз, исчезла совсем. Он долго смотрел в пустой дверной проем и ждал.