Хроники майора Корсакова. Том 4. Книга вторая

После их ухода Геддес принял сидячее положение, достал из тумбочки папиросу и с удовольствием закурил…

…«15 июня меня взяли из карцера и отправили вместе с сорока другими заключенными в Иркутск. В течение всего этого времени я ни разу не был опрошен, ни разу мне не сказали, за что меня посадили в тюрьму! Только перед самым отъездом в Иркутск я получил билет, указывающий, за что я был заточен…

26 июня я прибыл в Иркутск и был помещен в Центральную уголовную тюрьму. С этого дня до 27 сентября 1905 г. (т. е. до того дня, когда, пройдя все сибирские и другие тюрьмы (всего до 15 тюрем), я прибыл в Варшаву), я подвергался тому же режиму, как все уголовные, и выполнял все работы, которые в виде наказания выполняет преступник…

…Я перенес еще больший позор – я прошел 15 городов Сибири и Европейской России с цепями на руках. По прибытии в Варшаву я послал письмо Британскому консулу… 3 ноября 1905 года я был освобожден. Прилагаю при сем доказательство того, в чем меня обвиняло русское правительство, а именно в том, будто 1) я шпион и 2) будто я продал планы Порт-Артура японцам, в чем я не повинен! Я никогда не был в Порт-Артуре или близ него. Я вел удачные дела в Тянцзине и за убытки, причиненные арестом, требую возмещения согласно прилагаемому расчету»…

– Ну и мерзавец! – в сердцах воскликнул я. – Буквально клейма ставить негде! А наши-то, наши… Гуманничали со всякой сволочью, вот и доигрались: сперва до чертовщины семнадцатого года, потом до красного террора, до разрушения церквей по всей стране, до коллективизации, до ГУЛАГа, до ельцинского лихолетья…

Неожиданно в глазах у меня потемнело. Исчезли пляж, море, песок. В ушах засвистел рассекаемый воздух. Спустя мгновение я понял, что с невероятной скоростью несусь по прямому, темному тоннелю…

Глава IV

Первыми ощущениями были: вязкий холод, тупая боль в груди и острая – в раздробленных пулями коленных суставах. Я лежал на сыром каменном полу в крохотной подземной камере: без окон, с железной дверью. На табуретке в углу горела толстая, сальная свеча. Когда глаза привыкли к скудному освещению, я, как мог, осмотрел себя. Изодранный в клочья жандармский мундир с погонами ротмистра… грязные, окровавленные повязки на ногах и на груди… допотопные наручники на кистях рук…

При взгляде на оковы полностью вернулась память.

«Сорвалось, – тоскливо подумал я. – Недаром говорят – историю не повернуть вспять! Моя затея оказалась безумной, обреченной на провал авантюрой!»

…После мистического происшествия на пляже я внезапно очутился в просторном, скромно обставленном кабинете. За столом, под портретом Николая II сидел широкоплечий, суроволицый господин, как две капли воды похожий на моего прапрадеда по материнской линии! Тот, как гласило семейное предание (передаваемое шепотом), служил начальником жандармского Управления П…ской губернии Российской империи.

– Здравствуйте… Евгений Петрович, – тихо сказал я.

– Дима?! Племянник?! – заслышав мой голос, потрясенно вскинулся он. – Но… но ты же погиб шесть лет назад при усмирении бунта в Г…ке!!! Тебя растерзала на части толпа беснующихся мятежников!!! А сейчас… ты жив-здоров… в том же мундире. Правда, тела тогда так и не нашли… – «дядя» умолк и размашисто перекрестился. Затем перекрестил меня.

– Не волнуйтесь, я не бес, – грустно усмехнулся я. – Лучше скажите: какой нынче год, какое число?!

– Как… как ты сумел остаться в живых, – вместо ответа прошептал Евгений Петрович и вновь перекрестился.

– Не знаю, – пожал плечами я. – И каким образом попал в Ваш кабинет, тоже понять не могу. Тем не менее я действительно живой – пощупайте пульс, убедитесь. А вот мой нательный крест, взгляните! – я поспешно расстегнул верхние пуговицы мундира.

Удостоверившись, что имеет дело с живым человеком, а не с призраком и не с инфернальной сущностью – «дядя» более-менее успокоился, усадил меня за стол и для начала угостил дорогой папиросой.

– Так какой год на дворе? – выпустив облачко дыма, вновь спросил я.

– Одна тысяча девятисот одиннадцатый от Рождества Христова, пятнадцатое июля. – Евгений Петрович позвонил в бронзовый колокольчик и попросил зашедшую в кабинет женщину приготовить «чаю на две персоны».