Хроники Мировой Коммуны (СИ)

Доев баранки, Фоминых расстроился по-настоящему. Он встал, собравшись уходить; спустившаяся сверху коробочка с тремя кнопками попросила его оценить работу кафе-закусочной, нажав на одну из трёх клавиш – «хорошо», «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». С чувством выполненного гражданского долга Фоминых выставил закусочной низшую оценку и направился искать демьяновское место работы. Было уже полшестого, а вставали тут рано, смены начинались с шести, это Фоминых успел усвоить твёрдо, чтоб потом знать точно – кто тут вовремя на работу приходит, а кто прогульщик, лодырь и рвач.

Демьянов работал в тихом просторном зале, из пола которого росли три больших котла. Юная тоненькая девушка ходила вокруг этих котлов с каким-то гибким хлыстом в руке, а Демьянов, облокотившись на перила длинной галереи, смотрел сверху на то, как она ходит.

– Опять окисляет? – крикнул он девушке.

– Похоже, мясо с конвейера идёт окисленное, – разочарованно ответила та. – Допуск в пределах узкой нормы, но вкус…

– А почему мясо проходит оптические анализаторы?! Я сейчас же остановлю котлы! И надо вызывать калибровщика прямо из лаборатории!

– Останавливайте, Дем! – крикнула девушка.– Я вызову!

Упругим шагом она пробежала мимо застрявшего в дверях Фоминых, кивнув ему на ходу, и выскочила в длинный коридор, освещённый тёплыми розовыми светильниками.

Фоминых вскарабкался по лестнице на галерею, где стоял Демьянов. Демьянов нажимал одну за другой какие-то кнопки; в такт этим нажатиям гасли лампы на большом пульте в дальнем конце галереи.

– Ну что, Демьянов, – по-русски обратился к нему капитан, – полгода работаем, и уже первая авария на производстве? Как интересно!

– Уже не первая, – грустно ответил Демьянов, продолжая нажимать и выключать. – Четвёртый раз анализатор заваливает. Неужели это так сложно – выставить фильтры ровно на сто пятьдесят майред?

– Смотря с какой целью выставлять, – загадочно ответил Фоминых. – Если, скажем, фильтровать что-нибудь, так это ровно на сто пятьдесят надо. А вот если вредить и народ травить – тогда, может быть, наоборот, сто шестьдесят лучше? Или там сто сорок, а, Демьянов?

Тут Демьянов наконец-то развернулся. Фоминых посмотрел ему глаза в глаза – гипнотическим, особенным, следовательским взором, не оставлявшим намеченной жертве ни единого шанса. Мельком капитан отметил, что Демьянов выглядит помолодевшим: пропали старческие морщины, пропали отёчные мешки под глазами (лагерный врач говорил – от сердца), даже седина поубавилась: волосы социально опасного элемента стали цвета соли с перцем. Лет сорок на вид, не больше, подумал Фоминых. Так глянуть со стороны, получимся чуть не ровесниками. Ах ты, старая колода!

– А вы кто, собственно? – с бесцветным любопытством в голосе спросил Демьянов.

– Я – воля трудового народа, – дрожащим голосом ответил Фоминых. – Я – воля товарища Сталина. Думал, тут от меня скроешься, в будущем, гад ползучий, вражина?! Накося, выкуси!

И Фоминых предъявил Демьянову дулю.

Тот спокойно сжал перед собой ладони, показав две фиги в ответ.

– Выкуси сам, – ответил он. – Это тебе лично, а это – твоему товарищу Сталину, собаке бешеной, извергу! Я про тебя слышал краем уха, да не думал, что у тебя совести хватит мне на глаза попасться. А теперь – пшёл вон, опричник, псина шелудивая! Пшёл, живо, пока я из тебя холодец не сварил, всё равно материал в котле сегодня бракованный!

На мгновение Фоминых опешил. Он ожидал от этого разговора многих разных поворотов. Демьянов мог начать оправдываться, мог проповедовать свою собственную правоту, мог приняться стыдить капитана и даже ругать его; но во всех этих случаях разговор должен был с самого начала принять характер последней дуэли между опытным, матёрым преследователем и настигнутой им жертвой; сила – так или иначе – должна была оказаться на стороне капитана МГБ. Он просто не привык к отпору. И вдруг он сам оказался объектом агрессии, потенциальной жертвой – в этом у Фоминых не возникало даже сомнений, ибо тон Демьянова был удивительно и определённо серьёзен. Демьянов готов был убить его, Фоминых! Более того – в этом тоже не приходилось сомневаться – попадись сейчас Демьянову сам товарищ Сталин, и он тоже пал бы жертвой этого распоясавшегося вредителя!

Оставалось одно решение – атаковать первым. Фоминых был без табельного оружия, но знал самбо и, как ни крути, был помоложе Демьянова. В одном рывке он выкрутил болевым захватом обе демьяновских фиги; кости и сухожилия вредителя затрещали. Но старикан и сам оказался не промах: Фоминых получил хороший удар в солнечное сплетение, разжал захват, отлетел на три шага в сторону, задыхаясь от неожиданности и боли. Демьянов бросился на него – капитан закрылся рукой от пинка в лицо, но пропустил второй – в почки.

– Как ты смеешь! – прошипел он сквозь мутную боль. – Меня… дзержинца… коммуниста!