Мое знакомство с коллективом почти три года назад началось как раз с изучения таких мозолей. На базу в Подмосковье я прибыла невыспавшаяся и с больной головой – целую ночь читала досье на своих будущих подопечных и нервничала тем больше, чем дальше углублялась в чтение. Оторвы какие-то, на четверых – два условных срока, пятнадцать лет обучения по школам для трудных подростков и одна демонстративная попытка суицида, даже попавшая в новости. Словом, неплакатные совершенно девочки. В какой-то момент мне обидно стало – им таким вот можно работать в международной организации под эгидой Соцсодружества, а мне – нет, только после исправления биографических данных, которое, вообще-то, является уголовным преступлением. С другой стороны – я чувствовала в них еще до личной встречи родственные души. Бунтовали они большей частью все же по уважительным причинам, пусть и бестолково – как японка Ю, порвавшая со своей семьей убежденных монархистов в четырнадцать лет, проломившая напоследок отцу череп клюшкой для гольфа и сделавшая татуировку на левой половине лица – записанный иероглифами слоган, аналогичный европейскому «Ни бога, ни господина». Я ведь только из этого досье и узнала, что в Японии, оказывается, есть еще настоящие монархисты, которые даже не боятся на людях высказывать свои взгляды. Культурный шок прямо.
Первая встреча проходила в небольшой комнатке, похожей на стереотипный брифинг-рум: складные стулья, старый потолочный стереопроектор, плакаты на стенах – отчего-то тематические из серии о гражданской обороне. Четыре девицы расселись треугольником: в первом ряду посередине – европейки Ясмина Клеман и Анна-Ловиса Оскарссон, на камчатке, ближе к окну – Ю Томацу, в другом углу, у стены – Токо Байи. Нет, не брифинг-рум, а школьный класс во время эпидемии гриппа на пороге карантина. Наверное, именно поэтому я приняла в самом начале интонацию старорежимной учительницы – только что без «здравствуйте, садитесь»:
– Так вот, зовут меня Марьям Зауровна, и я теперь – ваш новый инструктор по безопасности…
– Ма-За, – прервала меня Ясмина.
– Что? – не поняла я.
– Мы тебя так будем называть, по инициалам – «Ма-За». Так удобнее, – выражение лица маленькой парижанки было одновременно невинным и хамским.
Вот тебе раз: рта не успела раскрыть – уже присвоили кличку. Республика ШКИД какая-то. С чего бы с порога такие наезды? Да, на форумах серчеров идет ругань – приставили, дескать, надсмотрщиков из силовых структур, но, может, разобраться надо сначала, а не гнать волну?
Сначала я растерялась. Отвечать агрессией или угодливо улыбаться – в данном случае одинаково плохие варианты. Но тут меня осенило.
«Ма-за».
Mother.
Мама.
– Да, Ясмина, – я попыталась улыбнуться как можно нежнее. – Теперь я – твоя мама.
Результат превзошел все ожидания. Смуглокожая девчонка с ярко-красной шевелюрой сорвалась с места с таким бешенством, что опрокинула стул, и шведка, обхватившая ее в последний момент за поясницу, несмотря на всю разницу в габаритах, удерживала подругу с ощутимым напряжением.
– Ты! Да как ты смеешь! Да кто ты вообще такая!? Курица старая! Кто тебе дал право!? – Ясмина размахивала кулаками практически у меня перед носом, и это явно не было похоже на контролируемую истерику в стиле «держите меня семеро».
– Нет, так вы точно не заведете себе друзей, товарищ инструктор, – Оскарссон, наконец, сумела надежно зафиксировать взбесившуюся парижанку.
– А у меня в принципе и не было никогда друзей, – ответила я таким тоном, что даже Ясмина поперхнулась очередным ругательством. – И семьи тоже не было. Ни черта у меня не было в жизни. Я старая дева и социофобка…
И тут громко рассмеялась Ю. Настолько звонко и искренне, что обе европейки невольно обернулись.
– Извини, – обратилась она ко мне. – Это я не над тобой смеюсь. Ты мне нравишься. Ты хорошая, хоть и странная. А Ясмина – дура и сама виновата.
– Не, Лу, ты слышишь это? – возмущенная Ясмина совсем уже забыла про меня. – Кто вчера весь вечер ныла, что нам пришлют армейского сержанта и ходить мы теперь будем только строем?
– Да ты сама вчера паниковала больше всех, – оборвала ее впервые вмешавшаяся в разговор Токо. – Послушайте, мама, – непривычное слово она выговаривала с осторожностью, словно боясь поранить язык. – Нам тут не сержант нужен и даже не нянька, а хороший психиатр, если честно. Мне в том числе, не отрицаю. Так что приготовьтесь к разным неожиданностям, если думаете тут остаться надолго.
– Психиатр? – переспросила я. – Найдете такого – чур я первая в очереди…
И в этот момент нам всем стало понятно, что мы сработаемся. Через пару недель иначе как мамой мои девочки меня не называли. А через полгода я поймала себя на том, что нашла настоящую семью – больше, чем товарищей и подруг. И вместе с тем – обрела подспудный страх однажды все это потерять. Ведь где-то в основе наших отношений лежала ложь. Моя ложь.
А я уже знала, что ложь мои дочери категорически не переносят.
– Отойди, пожалуйста, – ствол автомата Токо ощутимо подрагивал, очень плохой знак.