Хроники неотложного

— А? Хорошо. Короче, стал на темя капать. Библию вытащил… Я ему на эту тему свои соображения высказал, думал, ответит аргументированно, а у него, мерзавца, один аргумент: вылазь из машины!

— Попал ты… Я тоже как-то подобрал одного. Тоскун ужасный — с первой минуты понял. Закурил с досады, а он мне: курение — грех, а поскольку я в какой-то там церкви состою, то прошу веру мою уважать и в моем присутствии не курить.

— Круто.

— Не то слово. Выбросил я сигарету, довез его до поста и высадил нафиг.

— Ты сам-то верующий?

— Да не то чтобы очень, а что?

— Я к тому, что ты не особо и веруешь, а до поста довез, пожалел, а мой христолюбец меня прям посреди дороги кинул.

Он кивнул.

— Я однажды одного парня подвозил, так у него такая телега была, что нетерпимее христиан людей нет.

Уж не Веня ли это Северов был? Только я открыл рот спросить, как он опередил:

— Ты только в Москву или дальше?

— Дальше. В Крым.

— Отпуск?

— Больничный.

— Надолго?

— На десять дней.

— Нормально. Я тоже сейчас, как приеду, жену под мышку и за город на неделю. У меня там такой дом стоит — игрушка! Камин, сауна, отопление… в городе не живу практически.

— Понимаю. Я сам зимой себе квартиру заделал — домой возвращаться одно удовольствие.

Дома теперь было светло и просторно. Вдоль стен шли низкие стеллажи с книжками, над ними висели фотки, а одежду я теперь хранил в кладовке: набил там полок, навесил дверцы, провел свет, и теперь в ней восхитительно пахло глаженой тканью и деревом, а внизу стоял оливковый «Каньон-65» с новеньким спальным мешком внутри.

— А ты чего один? Не скучно?

— Нет, конечно. Я и так с людьми работаю, круглые сутки, тринадцать лет скоро — вполне достаточно, чтоб в свободное время без них обходиться.

— Кем работаешь-то?

— Фельдшер на скорой.

— Надо же! Тот парень тоже со скорой был.

— Случайно, не Веня Северов? Такой, со шрамом вот здесь, да?

— Ты знаешь его, что ли?

— Ага, работаем вместе.

— Ну, блин, мир тесен. А он куда на майские двинул?

— Никуда, трудится.

— Чего так?

— Отец заболел.

— Тяжело?

— Безнадежно.

Всю зиму Северов долбил через сутки, а как потеплело, вернулся на ставку и стал ездить в Хельсинки — садился там с гитарой на солнышке и играл неторопливые буги а-ля Джимми Рид.

— Поставим кассету, Паш?

— Давай. Что там?

— «Шэдоуз». Старая-старая команда, с пятьдесят девятого года играют. «Апачи», знаменитая вещь.

— А-а, я их слышал.

— Да их все слышали, только никто не знает, что это они.

Мягко, в такт движению, отрабатывали сиденья; мы сидели на самом верху, а под нами, мигая, уносились вперед плоские легковушки.

— Как в ковбойских фильмах музон.

— Они вообще такие… романтики. Одни названия песен чего стоят: «Джеронимо», «Фанданго», «Дакота». Сорок пять минут вестернов — самое то в дороге.

Эту кассету мне Веня дал, перед отъездом. Сам составлял; песни шли без пауз, и с финалом последней пленка кончалась; я всегда поступал так же — чтобы не перематывать, не сажать батарейки.

Он ткнул пальцем в реверс, вслушался, перемотал вперед и снова включил.

— О, «Международная панорама»[81]! Тоже они?

— Не, «Венчурс» — конкуренты их.

— Запиши название, слушай, поищу как-нибудь на досуге.

— Да оставь себе.

— Не-не, я найду, пиши.

Он протянул ежедневник. Между страниц была вложена фотография.

— Жена?

— Она. Ты сам-то женат?

— Нет. Успею еще.

— А тебе сколько?

— Тридцать один.

— Ну-у. По-моему, пора.

— А по-моему, нет. Вот уж что точно никуда не денется, так это семья, заботы и работа. Я так думаю: молодость, здоровье и тягу к странствиям надо юзать, пока они есть, а то потом придут из АО «Ритуал», а у тебя ни здоровья, ни дальних странствий, ни молодости.

— Вот и дружок твой тоже самое утверждал.

— Просто каждому свое, Паш: кому банками управлять, кому в порнухе сниматься, кому под парусом к горизонту идти. Главное, миссионерством не заниматься и никого в свою веру насильно не обращать.

Было приятно чувствовать себя прожженным бродягой. Душа пела. Я был свободен, как отовсюду уволенный, я был в дороге, и все, что мне было нужно, лежало в моем рюкзаке. Перед отъездом меня мучили смутные страхи, но все они волшебным образом испарились, стоило только выйти на «Звездной» и вскинуть руку в самом начале московской трассы…

* * *

— Ты давно дома не был?

Он задумался, вспоминая.

— Шесть недель. В конце марта выехал, еще снег лежал. Сейчас приеду, и в спальню сразу. Пацана в магазин за чем-нибудь, а сами под одеяло, по-быстрому. Потом за город, и там уже плотно и обстоятельно.

— Плечевыми не пользуешься?

— Не, все до последней капли домой. Принцип такой. Я почему тебя про жену и спросил: тяжело ведь одному все время? Иной раз припрет — прямо хоть передергивай.

— Ну, мне с этим проще. Клятву верности я не давал, а ту, с кем хотелось бы жить, еще не встретил.

* * *