Хроники неправильного завтра

Нелепое слово — «отставник». Отставить. Выставить. Уволить за ненадобностью. Это все можно сделать, достаточно одного росчерка пера. Но никто не заставит солдата забыть армию. Я приказал ординарцу убрать из кабинета почти все портреты героев, чьи дела в моем сердце. Теперь я пью утренний кофе в компании Ганнибала, Наполеона, Жукова. Они смогли бы меня понять. Они знали, что такое отставка.

6:30. Газеты аккуратно разложены на журнальном столике и подготовлены к просмотру. Капрал Перкинс, как всегда, безукоризненно пунктуален. Старика следует отметить.

Так, первый в стопке, по алфавиту — «Башни и башенные устройства». Я продолжаю выписывать и прорабатывать спецлитературу, хотя кое-кому это кажется чудачеством. Впрочем, нет, сегодня поверх подборки «Батумский ветеран». Любопытно. Бюллетень выходит нерегулярно, но, как правило, содержит интересные данные. Траурная рамка. Опять кто-то из наших. Что?! Откуда эта мерзкая рожа? Тоже мне, ветеран нашелся. «Сотрудники и близкие с глубоким прискорбием сообщают, что на шестьдесят девятом году жизни в результате сердечного приступа скончался бизнесмен Аттилио Шарафи…». Ну и оперативность! — вчера накрылся, а сегодня некролог. И где! Дожили… Проклятые торгаши и сюда ухитрились просочиться. Всю жизнь в шезлонге, в кресле, худшая рана — геморрой, слезки из-за краха на бирже. Что они знают о настоящих потерях? Послать бы этого азиатского макаронника на Дархай и от чего-чего, а от разрыва сердца боров бы точно не сдох.

Я придвинул ежедневник и сделал пометку: написать протест в редакцию «Батумского ветерана».

6:45. Этот некролог испортил мне настроение и я сразу взялся за «Оклахомскую правду». Газета солидная, заслуживает доверия, информативна. И снова — черная рамка: «Погиб при исполнении служебных обязанностей». Хорошее лицо. Солдатское лицо. Мог бы еще жить. Вообще-то мои коллеги относятся к «Мегаполу» с сомнением. Ни то ни се. Но драться они умеют, и я лично их уважаю. Вот такие вот парни, как этот Холмс, заслоняют собою всяких гладеньких и сытеньких бизнесменчиков, вроде этой штафирки Шарафи!

Под фотографией — статья за подписью Сан-Каро. «Я называл его Алек». Да, у этого старшего инспектора был хороший послужной список. Я бы, пожалуй, доверил ему «Саламандру». Если бы теперь «Саламандру» доверили мне.

…По ночам мне снятся танки. Их совершенные силуэты проходят в неясном бело-розовом тумане бесшумно и величаво. Я пытаюсь догнать их, но они уходят, уплывают, и лишь башни разворачиваются, словно отдавая мне прощальный салют. Прощайте и вы, друзья! — говорю я вслед.

Во всей Конфедерации сегодня нет «Саламандр». Их пустили в переплавку почти сразу после провала Дархайской кампании, накануне сокращения кадров. «Армия не богадельня», — вот что сказал Президент в узком кругу. Правда, на заседании Комитета начальников штабов он выразился иначе: «Дархай доказал неэффективность традиционных средств ведения войны. Пора признать, что конфликт может быть теперь или глобальным, или не быть вообще». Мы молчали, а министры поддакивали. Вторично на моей памяти Вооруженным Силам выносили смертный приговор. На этот раз действительный и бесповоротный. Армию убивали. За что же? Идея «стратегии локальных конфликтов» себя не оправдала, я согласен. Согласен и с тем, что Большое Оружие гарантировало взаимное ненападение. Но эти шпаки не могли понять главного: миссия армии

— не убивать, даже не одерживать победы. Армия — единственный гарант стабильности. Пока стоит волнорез, волны не смоют берег.

Виджайя Сингх и Фернан де Бальехо пустили себе пулю в лоб. Возможно, я последовал бы их примеру, если бы в один из самых пустых дней ко мне не пришел Огюст. Штатский костюм превратил его в пугало, но я понимал, что в глазах трехзвездного коммодора адмирал в пижаме выглядит не менее идиотски. Огюст всегда был весельчаком. Во время высадки на Карфаго он начал вдруг петь непристойные куплеты, забыв, что весь ударный эскадрон уже включил рации. Под припев «Тяжело ль тебе, капрал?» они прорвали заслоны чиклов и в тот же день обеспечили торжество демократии на планете. Потом, правда, Огюст Ришар признался, что просто хотел взбодрить ребят.

Огюст сказал, что я похож на вяленого трепанга и что мне надо подразмяться. На вопрос, где на этой планете он видел по-настоящему бодрящее дело, он показал мне членский билет Клуба Ветеранов и пригласил с собой.

Там было действительно неплохо, во всяком случае, спокойно. Что и не удивительно: все члены Клуба были старыми армейцами, а разница в званиях в нашем положении особого значения не имела. Самое главное — я оказался среди единомышленников. Одиночество кончилось. Мы мало говорили о политике, потому что все было ясно без слов.

Я состоял в Клубе уже почти полгода, когда после общих занятий и исполнения «Ветер хлещет в лицо» Огюст попросил меня задержаться.

Осталось еще человек пять, кроме меня — все члены Правления, и еще какой-то чужак. Выправка у незнакомца была, но не наша. Скорее, вид человека, умеющего отдавать приказы и подчиняться. Говорил он ясно и четко: