Хроники неприкаянных душ

— Нотр-Дам, — проговорил он и повторил, повысив голос: — Нотр-Дам. Чертовски похоже на Нострадамус. Ты полагаешь, что…

— Нострадамус! — воскликнула она. — Это же наш пророк. Нострадамус, так звали Мишеля де Нотрдама. «Высоко парит над именем пророка». Уилл, ты гений.

«Если кто и гений, так это моя жена», — подумал он.

Изабелла схватила его за руку и повела к часовне.

— Туда можно подняться? — спросил он.

— Конечно. В детстве я часто лазила на колокольню.

Изабелла толкнула плечом тяжелую деревянную дверь и ринулась к кафедре, показывая на дверцу в углу. Как в «Алисе в стране чудес».

— Через нее и наверх.

Она юркнула в узкий дверной проход так же легко, как когда-то в детстве, а вот Уиллу с его ростом и комплекцией пришлось непросто. Он снял пиджак, чтобы не порвался, и последовал по шаткой деревянной лестнице на колокольню.

— Не боишься летучих мышей? — усмехнулась Изабелла.

Висящие над их головами летучие мыши с белыми брюшками пошевелились. Несколько взлетели и начали метаться вокруг башни.

— Я их не люблю.

— А я люблю! — воскликнула Изабелла. — Они прелестные существа.

На колокольне Уилл мог стоять только пригнувшись, чтобы не упереться головой в потолок. Оттуда открывался великолепный вид на аккуратно вспаханные поля и деревенскую церковь вдалеке, но он не любовался окрестностями, а внимательно осматривал колокольню, выискивая тайник. Надавливал ладонями на скрепленные известковым раствором каменные блоки, но ни один не подавался. Изабелла ползала на четвереньках, разглядывая покрытые мышиным пометом половицы. Неожиданно она встала и начала царапать одно место каблуком.

— Тут, кажется, что-то вырезано, Уилл.

Он опустился на колени и очистил половицу. Да, там действительно вырезан цветок с пятью лепестками.

— Роза Тюдоров, — объяснила Изабелла. — Как я ее прежде не заметила.

— Потому что они тут нагадили. — Уилл показал на летучих мышей.

Половицу пошевелить не удавалось.

— Я принесу инструменты. — Изабелла скрылась на лестнице, оставив его наедине с летучими тварями.

Вернулась она быстро. Уилл осторожно вбил между половицами тонкую длинную отвертку, приподнял половицу с розой сантиметров на пять, а затем, подложив другую отвертку, резко надавил. Половица скрипнула и оказалась в его руках.

Под ней между полом и досками потолка открылось пространство примерно в тридцать сантиметров глубиной. Уиллу не хотелось засовывать туда руку, но, поморщившись, он это сделал. И сразу нащупал что-то стеклянное.

Ухватившись за край, он извлек на свет старинную бутылку из толстого темно-зеленого стекла.

Она имела форму луковицы с плоским дном и расплющенным горлышком, которое было запечатано воском. Уилл поднял бутылку, но сквозь стекло ничего не было видно. Он встряхнул бутылку. Внутри что-то слабо стукнуло.

— Там что-то есть.

— Давай же, посмотри! — воскликнула Изабелла.

Уилл сел, счистил с горлышка воск и осторожно пропихнул пробку внутрь. После чего поднял бутылку и сильно встряхнул. Ему на колени упали два листка пергамента, свернутые в рулончик. Они выглядели почти свежими, не тронутыми временем.

— Теперь твой выход! — Он протянул листки ей.

Изабелла развернула их дрожащими пальцами и быстро просмотрела. На одном было написано от руки. На другом напечатано типографской краской.

— Еще одно письмо Эдгару Кантуэллу, — прошептала она. — А это титульный лист очень старой и знаменитой книги.

— Какой?

— Пророчества Нострадамуса.

24

1532 год

Париж

За вечерней трапезой в пансионе мадам Пусель Эдгар Кантуэлл вдруг почувствовал недомогание. Уже два дня он ощущал тупую боль в паху, полагая ее причиной перенапряжение мышц. Сейчас, после съеденной за ужином телячьей отбивной с луком-пореем, он ощутил озноб настолько сильный, что это заметил сидевший за столом Ричард Дадли, его приятель, тоже школяр из Англии.

— Тебе нездоровится? — спросил он.

— Знобит что-то, — проговорил Эдгар, вставая из-за стола.

Он успел дойти до гостиной, где его вырвало на кресло мадам непереваренной едой.

Когда через пару часов Эдгара посетил доктор, он лежал в своей спальне наверху весь в поту и бледный. Боль в паху усилилась, стала почти непереносимой. Заболело и под мышками. Кроме того, не проходила тошнота и начался сухой кашель. Доктор отвернул одеяло и нащупал костлявыми пальцами в его паху несколько твердых шишек размером с куриное яйцо. При нажатии Эдгар застонал от боли.

Лекарю все было ясно.

В гостиной к нему приблизился встревоженный Дадли.

— Что с моим другом?

— Вам следует покинуть этот дом, — проговорил доктор, опустив голову. — Всем.

— Почему? — воскликнула хозяйка.

— Это чума.