Хроники незабытых дней

Утренняя аудиенция в посольстве прошла по обычной схеме: чай с конфетами, разговоры о сложной политической ситуации в стране, пожелания успехов в работе. Между строк читалось, что приезд делегации непонятного Агентства — лишний геморрой для хозяина кабинета, однако же он попытается использовать наш нежелательный визит в дипломатических целях. После предстоящих выборов военные обещают передать власть гражданскому правительству и возможным кандидатом в президенты полагают губернатора штата, где проходит выставка. Наличие советского стенда — прекрасный повод для посла посетить Ифе для того, чтобы встретиться с губернатором в неофициальной обстановке, избегая внимания журналистов и излишнего шума в прессе. Из всего сказанного вытекала новая задача делегации — служить достойным фоном для его визита, что естественно накладывает на нас дополнительную ответственность (только этих забот мне не хватало).

Фамилию губернатора штата я, конечно, не помню, как не вспоминаются сейчас имена нигерийских издателей и писателей, с которыми велись переговоры впоследствии. Если назову имя Чуквуемека Нкванкво, едва ли оно вам что-нибудь скажет, а выговорить прочие имена православному без стакана в руке не удастся. Кстати, не могу не сказать несколько слов о христианстве и связанных с ним таинствах.

Справочно (о крещении) Будучи убежденным суеверным атеистом, ничего не имею против религии вообще и христианства в частности, тем более, что дважды крещён. Предвижу, что, прочтя эти строки, доброжелательный Читатель, крякнет и подумает — умеют же евреи устраиваться. Случилось это следующим образом.

Я появился на свет летом 39-го в Калуге. Той же осенью, когда отец служил где-то за Байкалом, а мама уехала на один день в Москву, бабушка Аня взяла меня в охапку и отнесла крестить в храм Св. Егория, что высится на холмистом берегу Оки. Позднее мы с женой навестили эту церковь.

Понимая, чем может закончиться подобная инициатива для семьи коммуниста-офицера, бабушка всю жизнь молчала, храня у себя мой крестик, и призналась в этом только в 60-х. Бабушка вообще о многом молчала. Дело в том, что её муж, мой дед Николай — офицер Белой Гвардии, был казнён Красными в 19-м году в Одессе.

Узнай об этом «особисты», нам всем — хана.

Много позднее, через год после окончания войны меня, чахнувшего от лёгочного заболевания, мама привезла лечиться в детский санаторий в Евпаторию. В полном отчаянии, поддавшись уговорам какой-то старушки, она решила нарушить партийное табу и окрестить меня, убогого в местной церкви.

Вопли младенцев, невнятное бормотание зловещего вида батюшки и холодная вода — всё это очень не понравилось. Но дело было сделано, и мама взяла с меня слово — никому ничего не рассказывать.

Примечательно, что повторное приобщение к христианству, оказалось покруче первого, и я неожиданно пошёл на поправку.

Так что, как дважды крещенный, имею полное право присоединить голос к хору верующих и спеть с ними любимый псалом-блюз «Господь, ведёт меня дорогою греха, чтоб спотыкался я и падал».

Распрощавшись с послом, мы направились в торгпредство, где обменяли долларовые крохи на найры, и с облегчением сняв галстуки и пиджаки, уселись в машину. Впереди долгий путь и Виктор хотел проделать его засветло. Увидеть Лагос нам так и не пришлось. Избитая и замусоренная дорога сначала шла вдоль океана, где справа тянулись живописные лачуги городской бедноты, а по левую сторону под углом к песчаному берегу катились мутные валы Атлантики. Мы опустили тонированные стёкла и в машину ворвались струи тёплого солоноватого воздуха.

Дышалось с трудом. Хотя до сезона дождей оставалось больше месяца, воздух был настолько насыщен влагой, что казалось наши лёгкие забиты мокрой ватой. Нельзя сказать, что мучила жара, За все дни пребывания в Нигерии температура не поднималась выше 30 °C, да и солнца мы практически не видели. Вместо него на белесо-сером от испарений небе едва желтело расплывчатое пятно. Но круглосуточная всепроникающая влажность вызывала постоянную потливость, наши рубашки практически не просыхали, а всё, к чему прикасались руки, становилось липким и скользким. Вспомнилось, как в далёком теперь 73-м, перед первой командировкой в Индию, я расспрашивал одного старого внешторговца. На вопрос о климате страны, он ответил кратко и ёмко: — В Дели выпьешь и ссышь, в Калькутте выпьешь и потеешь.

В Нигерии в феврале я чувствовал себя, как в Бенгалии в период летних муссонов.

Стоит упомянуть об одном любопытном зрелище, которое мы наблюдали в пяти минутах езды от торгпредства. Едва выехав к побережью, автомобиль буквально увяз в ликующей толпе, запрудившей дорогу.

Вокруг сияли радостные лица, глухо и тревожно били барабаны, пёстро одетые и раздетые мужчины и женщины приплясывали, что-то крича и хлопая в ладоши.