Она тонкой струйкой стекала на пол, образуя маленькую лужицу в свете ламп, казавшуюся чёрной. Мне не надо было заглядывать в бледное лицо лежащего, чтобы опознать Вальку Хвоща. Третьего пальто цвета крем-брюле в городе не было.
Хвощёв провел в больнице больше месяца, но выжил. Я забросил тренировки и вплоть до весенних экзаменов старался не появляться на улице по вече рам, впрочем, попытки свести счёты больше не повторялись. На следующий день после выпускного бала сел в поезд и отправился в Москву. Впереди, маня тысячами огней и пугая неизвестностью, бурлил человеческими страстями громадный, никогда не спящий город, который не раз будет жестко ставить меня перед важным выбором, а порой исподволь проверять на моральную вшивость. Хотя отъезд больше походил на бегство, настроение было боевое.
Сидя у окна, смотрел на проносящиеся мимо лесные пейзажи, и под стук колёс повторял про себя строки Безумного Эдгара.
Кстати, в те годы Э. По был изъят из библиотек, как «реакционный романтик и буржуазный разложившийся мистик», и томик его стихов попал ко мне случайно.
Не буду в угоду канонам сюжета и литературному письму утверждать, что в последние школьные годы мечтал о Гоа. Если и грезил о чём-то, то о женщинах. Романтические фантазии были вытеснены сиюминутной жестокостью бытия, но вероятно надежда увидеть Южные моря всё же теплилась где-то в глубинах подсознания.
Думается, пора поставить точку в хронике школьных событий, однако прежде, чем приступить к рассказу о первой и долгожданной встрече с роскошью индийских тропиков добавлю несколько слов о последнем визите в заснеженную Йошкар-Олу. Вернулся через четырнадцать лет, будучи взрослым женатым человеком, уже научившимся не подменять реальность фантазиями. Прилетел всего на два дня в свирепые декабрьские морозы, как раз на Николу Зимнего. Живя в изнеженной столице и разъезжая в автомобиле, давно перестал одеваться по-зимнему и по Йошкар-Оле пришлось скакать козлом в легкомысленном пальтишке и лёгких мокасинах. Не могу сказать, что замучила ностальгия, просто после прочтения книг И. Солоухина и увлекательных трудов П. Флоренского я заинтересовался иконописью и даже стал азартно собирать старые доски. Начало коллекции положили несколько семейных икон, хранившихся у маминых родственников в Калуге. В город моей юности привело желание взглянуть на малоизвестную чудотворную икону Царевококшайской Божьей Матери и заодно спросить Стаса Белика, кто же заказал меня гангстерам из славного города Чебоксары и почему несчастного Хвоща, спутав со мной, пырнули под правую лопатку. Промахнулись или не хотели убивать? Тогда почему не шилом в задницу? Город изменился, оброс новыми зданиями. Сталинский ампир уступил место аскетичному хрущевскому модерну. Исправно работало освещение, но улицы, как и прежде, утопали в снежных сугробах – дворники не спешили с уборкой.
Остановился в только что отстроенной гостинице, стоящей рядом с нашим старым домом. Без особого труда вселился в люкс, отвоевав номер у мелкого партийного функционера из Сернура. Мне иначе нельзя – столичная штучка, член Союза журналистов. Как говорили в Одессе – «лопни, но держи фасон».
Первым делом навестил родную школу, попил чаю с бывшим физиком, ставшим директором, расцеловался с дряхленькой учительницей литературы, после чего вдруг стало жалко себя, бедных учителей и вообще весь мир. Не возвращайся туда, где был счастлив, сказано кем-то из мудрых.
В церкви случился облом. Чудотворную икону перевезли в какую-то дальнюю деревню. И правильно сделали, религия есть опиум для трудового советского народа, нам бы водки побольше. Воспрял духом только вечером, отыскав в покосившемся бараке располневшего Вицу-марийца. Мы торжественно напились в старом деревянном ресторане «Онар», где в неряшливой, неумело раскрашенной тётке официантке с трудом опознал первую школьную красавицу из параллельного класса. От Вицы узнал безрадостные новости. Не буду перечислять имена всех павших героев, скажу только об упомянутых в «Хрониках».
Белик исчез из города лет десять назад, скоморох Пеца опять в тюрьме, Зюзя погиб в лагере, Тараска женат, потихоньку спивается. С удовольствием посудачили об Олеге Коробове, который женился на учительнице десятью годами старше, воспитывал двух дочерей и преподавал рисование в начальных классах какой-то школы на окраине города. А ведь какие надежды подавал, мог бы стать вором «в рамке». Sic transit gloria mundi! Было забавно смотреть на постаревшее, с неизменной чёлкой и заметно проступившими угорскими скулами, лицо Вицы и слушать его жалобы на жизнь.
После второй отсидки Вица «завязал», влился в ряды пролетариата и теперь рулил таксистом. Работа хлебная, да вот беда, за год его уже дважды грабили. Нет уважения к авторитетам, не стало былого благочестия, совсем распустилась молодёжь.