Хроники Оноданги: Душа Айлека

Денис Блажиевич Хроники Оноданги: Душа айлека

ГЛАВА 1 ДВА КАПИТАНА

26 мая 1995 года по землистому Охотскому морю, с окоченевшими от утренней прохлады буграми волн, катил в сторону Камчатки катер пограничной службы. Серый, приземистый, с раздирающей небо и землю тревожной крякалкой на низенькой мачте, он вышел из бухты Магадана в ночи. Провожали его темная глыба Евразии и несколько сурового вида людей с крепкосжатыми кулаками и лицами. Они подошли к катеру на моторной лодке. Забросили на палубу деревянные зеленые ящики и улыбчивого человека с солнечными волосами и расплывчатыми неопределенными глазами. Оказавшись на борту, он тут же поздоровался со всеми до кого мог дотянуться его неожиданно глубокий прокуренный басок.

— Здрасти Насти, я Карась.

Ему слабо мимоходом ответили те, кто находились в то время на палубе. Разве что Мия широко улыбнулась и толкнула Егора.

— Смотри, какой смешной.

В ответ Бекетов нахмурился и отвернулся. Разговаривать совсем не хотелось. Хотелось дышать морским солоноватым воздухом и чувствовать как тело еще недавно отзывающееся болью наливается силой. Так не нужной ему и так нужной земле.

Деревянные ящики разместили у носовой пушки. К ней было привязано школьное пианино «Красный Октябрь». Солнечный Карась взобрался на ящики, прислонился к пушечному лафету, потуже завязал вокруг себя свои руки и закрыл глаза. И ничуть ему не мешало то, что Мия открыла крышку пианино и скользнула несколько раз по желтым клавишам легкими тоникими пальцами. Мия разминалась, как и окружающее ее утро. Вслед за оранжевой полосой на далеком горизонте, в прохладном тающем воздухе повисли хриплые с колымской беломоринкой, разноуровневые звуки, в конце концов сложившиеся в увертюру Малера. Поднявшийся около 8, налившийся теплом, зюйдовый ветерок не только вытянул за шкварку, заспавшийся за горизонтом, солнечный диск, но и смахнул с клавиш, сковывающую их прошлую зековскую осторожность. И да… Черт его побери. Бени Гудман. Бени, мать его Алабамский Соловей, Гудман, проник со всем своей невозможностью между молекулами океанского воздуха и оставался там еще долго после того как Мия закрыла желто-черные клавиши расцарапанной лакированной крышкой. Карась покивал головой. Он спрятал в карман длинную бумажную трубочку.

— Ух, ты Бах-Барабах даже Кутх заслушался.

— Кто?

Егор выстроил себе местечко между ящиками с помидорами напротив компактной горки из клетчатых сумок. Их охраняли две широкоплечие тетки в химических завивках и китайских артериальных куртках перетянутых поясными сумочками.

— Кутх — повторил Карась и показал на плоскую короткую мачту над капитанской рубкой. Там в перекрестье, на сером репродукторе тревожной крякалки утвердился жирный с черным полированным опереньем ворон.

— Он… Бродяга… У Бога Камчатку свистнул. А мог бы Сочи, обалдуй. Кинь-ка, поми дорку, человече. — позвал Карась маленького тщедушного кавказца, сидевшего рядом на складном рыбачьем стульчике.

— Свои надо иметь, братишка. — проворчал кавказец. Он встал со стульчика, покопался и выбрал самый плохонький. Бросил его Карасю.

— У меня своего нет — ответил Карась. — Я из старого закона пророс. Все твое-мое, когда надобность встанет.

Карась прицелился и метнул помидор в ворона. Не попал, но ворон захлопал крыльями и тяжело, словно с одышкой, поднялся вверх. Он облетел идущий катер по кругу, что-то высматривая. Наконец снизился, пролетел мимо капитанской рубки, где за маленькими квадратными окошками виднелась фигура капитана в идиотской новопринятой фуражке с высокой тульей. Эту пиночетовку ввел министр Грачев, человек с лицом оставшегомя на сверсрочную Бориса Абрамовича Березовского, развернувшего свои интриги во вселенских масштабах вещевого склада. Плохо, когда страной управляют вкусы. Безнадежно, когда у страны вкуса нет вовсе. Ворон опустился на ящики, так чтобы его не заметили. Поднялся вверх и снова по тому же сложному маршруту облетел катер и замер на какое-то мгновение над Карасем. Крепкий, среднего размера ананас попал точно в цель. Прямо в голову с солнечными волосами.

— Ах, ты, цица. — Карась поднял вверх смеющееся лицо. Он взял ананас. Прицелился, широко размахнулся и вместо того чтобы бросить, быстро спрятал ананас за пазуху.

— Вот тебе… А это тебе, малята.

Он протянул Мие, которая смеялась заливистым круглым смехом, батончик Сникерса.

— Можно — спросил Карась у Егора.

Бекетов коротко кивнул.

— Какой у тебя, батька, смурной — сказал Карась. — Что тебе застит, человече?

— Жизнь.

— Жизнь… Смысл. Паралелипипед. Творожок «Буренка». Коли позволено жить, живи и не пыхти в седалище. Бестолковое это дело.

Егор кивнул.

— Я подумаю.

— Смурной — повторил Карась и затих.

Егор обнял Мию за плечи и притянул к себе. Какое-то время они сидели молча, разглядывая простенький с избытком акварельных красок пейзаж, где небо и море переливались друг в друга, обтекая со всех сторон желтый поросячий пятачок солнца.