Хроники особого отдела — 2

Пёс вдруг прекратил сражение с близнецами за котлеты и плюхнулся на упитанные окорока. Паркет затрещал.

– Ну, не упрямься, восемьсот лет прошло. – Пёс, всем выражением черной морды, показал, что в некоторых обстоятельствах, восемьсот лет – это мелочи.

– Ты всё обижен…

«Не то слово» – подтвердили чёрные глаза.

– И потом, это же моё слово: дал… и взял… обратно. Что конь, что пёс, всё одно – оборотень! Факт! – услышали присутствующие.

Собака глухо зарычала в ответ. И это было, явно, не согласие по поводу равноценности видовой принадлежности оборотней.

– Ну, я вырезки тебе после скачек куплю! Ты ж не через Гоби зимой, а так, пару кругов по ипподрому… пять кг, – в голосе начальника прорезались не характерные для него заискивающие нотки.

– Десять, – ласково мурлыкнул, внезапно появившийся из ниоткуда, Олладий.

Мрак тяжело вздохнул, но промолчал…

***

15 августа 1227 год.

Когда примчалась к золотой юрте передовая сотня, жизнь ещё ничего не подозревающих людей уже была закончена. Мощное сердце бойца, качавшее огненную кровь, остановилось, и теперь осталось найти только «ТО САМОЕ» место и выполнить последнюю волю хана.

Имамы попытались заступить путь исполнителю:

– О великий из величайших! Храбрейший из самых храбрых! Сильный волей и славой! Будь преемником! Позволь отдать последнюю честь и встать под твои знамёна…

Эрлик Ловун-хан, прозванный Яном, (1), только круто развернул своего чёрного коня и, коротко рассмеявшись, ринулся прочь. Он даже не посмотрел на караваны шёлка и блестящие драгоценными камнями Голконды-подносы, на переполненные золотом дыни, истекающие мёдовым щербетом. Верный друг, без устали, помчал его, своей странной иноходью, на север в горы. Прочь от города крашенных охрой юрт, флагов, копий – в степь.

Только через три долгих дня его, сидящего в предгорье на расчищенной каменистой площадке, нашли ханы. Соскочив с задыхающихся от собственной крови и пены лошадей, они прокричали: «Не торопись! Будь с нами! Великий мёртв, и его слово мы сможем заменить твоим! Мы выполним любой твой приказ!».

Но богатур лишь рассмеялся и, встав с колен, вновь прыгнул на неутомимого чёрного коня, питающегося сырым мясом и подвластного только его руке:

– Я покажу вам вместо слов – место!

И тогда отряд покорно растянулся и пошёл за проводником по открытой всем ветрам степи к одиноким скалам-горам. Скоро туда смогли дойти и жёлтые верблюды. Целый город встал караваном в пустыне. Большая чёрная юрта, поставленная в середине, ознаменовала – конец пути близок.

Бесновались на привязи от запахов варёной баранины, смешанных с духом лежащей рядом мёртвой плоти, серые степные волкодавы.

Без устали рыдали оставленные без еды девы, предназначенные в усладу повелителю на той стороне тёмной грани.

Согнанные рабы, без устали, рубили камень и таскали тростник, устилая будущий проход в некрополь. Все знали – решение принято, и люди выполнят волю ускакавшего за кромку Темучжина…

На краю города мертвецов, в продуваемых всеми ветрами палатках, варили в больших медных котлах из Поднебесной страны белый рассыпчатый рис, обильно поливая его бараньим жиром. Строителей было приказано сытно кормить. А для войска варили нежную жеребятину. Бульон уваривался порой до прозрачной жидкой трясущейся массы, называемой хаш – сытной богатой еды.

Никто не спешил проводить в последний путь грозного вождя. Но все, с великим тщанием, выполняли его завет.

Наконец, тучные стада исчезли в голодных глотках войска, перестали рыдать ослабевшие одалиски, а в центральной горе появился глубокий, в пятьсот шагов проход, в конце которого на круглую площадку поставили трон из небесного железа, устлав и завесив всё пространство внутри каменной юрты коврами.

В последний день, перед исходом, к дому Величайшего подошли арбы с золотом и дарами, потом в него внесли дев и ввели двух любимых скакунов. Жеребцы должны были своим ржанием проводить хозяина до врат и прискакать к нему после последнего вздоха.

Внесли и усадили на трон Его.

Воины спешно, как овец, резали рабов.

Это был жуткий процесс, страшный своей упорядоченностью и смирением жертв. Каждый уносил очередного «слугу Величайшего» на плечах вглубь, каждый следующий также, без возражения, перерезал своему собрату подставленную шею, а потом, выбрав место, укладывался и, точно так же выставив кадык, принимался ждать. Без сопротивления, без рыданий, с пугающей безропотностью…

Могильник наполнялся.

Три монгольских царевича вошли последними. Круглое каменное колесо затворило проход. В очередной раз мир мёртвых оказался отрезан от мира живых. И лишь чёрный конь, как само воплощение смерти, скалил страшные жёлтые клыки, взирая на бесконечные барханы под бесконечными небесами…

Наутро к пустому месту пришли два старца из племени – дархан и, припав к ногам скакуна с жёлтыми клыками, поклялись самой Смерти, что сберегут место, иначе проклянёт Смерть их род и сгниют души их предков.

Чёрный всадник пришпорил коня, поскакал в зиму, в сторону бескрайней пустыни Гоби, оставив после себя огненную бурю, навсегда заплавившую вход. Но старцы знали.