Хроники особого отдела — 2

Старый Абдер-Мохаммед-Рахман недаром считался мудрым – он ни с кем ссориться не стал, а принял решение занять под одалисок и почетных гостей пустующую старую башню. В ней давно не замечали признаков жизни, да и пещерный вход-провал, заросший за зиму колючим кустарником, не манил путешественника. Правда, рассказы про это обиталище иблисов ходили скверные, а потому пугали. Тем не менее, туда никогда не проникал дождь, и всегда было светло. А вязанка-другая хвороста могла бы разогреть не только душу, но и живот - добрым куском горячего мяса. Таким образом, старому торговцу бояться рассказов про живущих в горе иблисов, не стоило. «В светлых белых комнатах чертям не место!» — решил он. Послав рабов убираться, караванщик пошёл присматривать место для остального обоза.

***

Ночь подкралась к городу чёрной кошкой, быстро расплескав тьму, она принесла бурю. Молнии, сверкавшие зарницами ещё с вечера, уже ближе к полуночи белым острым забором отгородили горы от людей. На землю упал удар тяжелого небесного молота. Громовой раскат прокатился по долине… и больше не стих.

С неба полились потоки воды, с гор - грязи. Громовые раскаты глушили крики погонщиков и призывы о помощи. К утру на долину сошёл сель…

Только ближе к полудню, когда разленившееся после зимы солнце все-таки спекло коркой сошедшую с гор глину и камни, люди смогли оценить масштабы своих потерь.

Обиженно кричали застрявшие в бурой вязкой жиже верблюды; опасно звенели колокольцы городских нищих, созывавших в свои ряды братию на воровской промысел; горестно кричали потерявшие в одночасье свои товары караванщики, и рвали на себе полы пропитанных влагой халатов местные ткачи. Потери последних были безграничными. Целая улица, расположившая у башни под горой свои мастерские, оказалась замурованной взбесившейся за ночь рекой. Мастера остались без шерсти, без красок и без жён, тихо сидевших в роковую ночь на тюках с дорогой пряжей. Пряжа оказалась воистину бесценной - она стоила жизни не только женам, но и дочерям…

Именно в это время на залитой грязью и нечистотами площади оказался еще один странник, верхом на угольно-синем, словно крылья вестника смерти — ворона, немного усталом и очень сердитом скакуне.

Как путник смог спуститься в долину в такое время знали только шайтаны, которые,скорее всего, и охраняли его путь. Но людям в этот бедственный час не было дела до завернутого в чёрный дорогой и невероятно грязный бишт (1) поверх не характерной для путешественников и тоже чёрной, заляпанной глиной кандуры (2).

Спрыгнув с раздражённого и явно намеревающегося укусить коня, он что-то зло прошипел. В ответ жеребец с силой пнул хозяина в пах, отчего последний громко охнул и согнулся. С головы соскочила гурта(3), тоже не характерного пестрого, красно-коричневого цвета, и упал в грязь, похожий на болотную гадюку игал (4 ).

— ЗабЕэль! (5) — услышала базарная площадь.

Чёрный, похожий на иблиса зверь повторно показал зубы и нагло заржал…

***

Омар сидел на полу в одной из многочисленных каменных келий, разбросанных по этажам странной старой башни, богато украшенной древними письменами и резными каменными статуями.

Он чувствовал себя старым, слабым и разбитым. Колени, которые скверно ныли ещё в начале пути, покраснели и распухли.

И позаботиться о нем было некому. Караванные рабы пропали. С приходом грозы даже в его, выделенное только для почетного гостя, отдельное маленькое помещение набилось огромное количество народа.

Слуги, вежливо кланяясь и непрерывно извиняясь, привели мерзко стонущих женщин. Мужчины пришли позднее сами.

Никто более не обращал ни малейшего внимания на старика. А он, спрятав голову в колени, беззвучно стонал от изнурявшей его боли.

Наконец, чтобы хоть как-то отвлечься, Омар потянулся за сумкой. Вытащив свиток, перо - начертал:

«Дарить себя — не значит продавать.

И рядом спать — не значит переспать.

Не отомстить — не значит все простить.

Не рядом быть — не значит не любить.» (6)

Затем задумавшись над текстом, улыбнулся и задремал. Сидя. Как умеют делать только старые люди…

Он проснулся от прикосновения. В помещение сквозь узкое окно проникало солнце, и в комнатке уже никого не было. На плече лежала чья-то рука. Омар охнул. Старые кости привычно отозвались болью. Оказалось, он так и сидел с пером в руке на полу, спиной опираясь о выбеленный временем камень. Склонившийся над ним человек читал свиток.

— Ты удивительные вещи пишешь, Омар, — услышал поэт. — Не устаю восхищаться!

Показавшийся смутно знакомым гость смотрел на него словно на беспомощного ребёнка. Старик вздрогнул – он вспомнил, кем является вошедший в его келью.

— Ты? Но как? Сколько лет? Почему?

— Бывает.

Пришедший пожал плечами. Затем протянул руки и помог Омару встать.

— А ты сильно сдал, мой старый друг.

— Люди в отличие от богов стареют, — дрогнули губы старика. — Ты за мной? Я готов.

— Вообще-то за тобой, но по другому поводу, — почесал затылок гость старой кельи. — Никогда не замечал за собой жажды убийства, особенно пожилых поэтов…